Федоров Александр. Оракул

плоть от плоти тот самый народ. Скорее всего, Скуратова не состояла в
родственниках того Малюты, который оставил неизгладимый след в истории
Государства Российского времен Ивана Грозного. Давно ушли в прошлое страшные
опричники и верные псы-палачи бесноватых царей-садистов. Но порой из-под
спуда поздних поправочных генетических наслоений вдруг зыркал на
современного просителя взгляд ласкового кровопийцы. Вот и теперь, рассмотрев
посетителей, Зоя Леонидовна не смогла унять мелкой дрожи рук. Ручонки,
словно, тянулись к топору. Как матерый, увлеченный ремеслом свежевальщик,
Зоя боролась с собой: так трудно сдерживать на людях игривый
профессиональный порыв, созерцая блеск стали удобной секиры или обоняя
кружащие голову ароматы долгожданной, готовой к разрубанию животной туши.
Муза фиксировала переливы патологических страстей, бушевавших в миловидной
начальнице. "Странное сочетание качеств"! - подумалось опытному психологу.
Но, к слову сказать, телесную стать чиновная женщина имела приемлемую
для мужицкого потребления, а лицо выглаженного татаро-славянского типа.
Убрать бы перегруз оловянности из прямого взгляда тусклых серых глаз,
поправить бы легкой пластикой впалость седловины носа (свидетельство
персистенции врожденного сифилиса в дальних поколениях распутных деревенских
предков), то можно было бы выводить девицу в свадебный круг, не ожидая
большого конфуза. Она, как все простецкие натуры (те, что от сохи!)
несколько переоценивала свои природные качества. Но такая простительная для
женщины слабость не мешала ей умело использовать женскую анатомию по
назначению - в карьере, в частной жизни. Правда, круг потребителей был
невысокого ранга. В голосе ее звучали колокольчики, почти что
тонко-мелодичные, такие же, как звучали в старину на Изюмском шляхе,
оседланном татарами. Позже ямщики подвесили те же музыкальные инструменты на
дуги своих кибиток. Колокольчикам было дано задушевное имя - "Дар Валдая".
Много позже, несколько под другой, но тоже ритмичный, четкий звон, вели по
Соловецким дорогам несметные толпы заключенных ГУЛАГа.
Скуратова встала и прошлась к шкафу с документами. Пока это было еще
только преддверье театра: знакомство с труппой по фотографиям, вывешенным в
фойе. Сама атмосфера кабинета была наполнена томительным ожиданием главного
священнодействия. Здесь изучались пока лишь возможности участников
торжества. Тело начальственной дамы поддерживали на весу две очень приличные
по виду стройные ноги, обутые в модельные туфли с порядком сношенными
каблуками. Но, пожалуй, мужчина (например, такой циник, как Сергеев) сказал
бы, что тело начальницы скорее располагало к застолью, чем к постели.
Какой-то сексуальной детали, шарма, легкости, искры соблазна не хватало для
выхода с такой дамой на околоземную орбиту, которую Господь Бог специально
отвел для простеньких любовных игр.
С Зоей Леонидовной можно было выпить, закусить и, окосев немного,
попеть дуэтом русско-народные песни. Но не более того! Телесные конструкции
Зои Леонидовны вызывали в памяти наблюдателя школьные годы, уроки геометрии:
грезилось что-то близкое к параллелепипеду - непростому сооружению,
несколько скошенному в противоположную от мужских желаний сторону.
Параллелепипед - очень красивое слово! Однако плохо и пошло, если красота,
как и простота, становятся хуже воровства. "Жаль, черт возьми"! - мог
подумать мужчина-натуралист, юный следопыт, только вступающий на тропу
зажигательных откровений. Опытный же боец, ощупывая взглядом острые углы
параллелепипеда, скорее, будет опасаться ушибов ответственной атрибутики,
выдвижной символики.
Досужий врач-мужчина, способный не срываться сразу с места в карьер,
уже при первом, даже бесполом, контакте почувствует повышение тревожности,
словно он соприкоснулся с генетически обусловленным гирсутизмом и
вирилизацией. Чаще всего в таких случаях возникает эффект неожиданного
высыпания мурашек по всему телу или резкой встряски тонико-клонической
судорогой. Однако нужно быть внимательным и не путать психогенные мурашки с
вульгарными Phthirus pubis, иначе хлопот не оберешься. Тем более, что
пароксизмы, как правило, - только транзиторные, незатяжные, нероковые.
В зависимости от фантазии и специализации, эскулапа, ищущего на жопу
приключения, может обжечь предположение о приобщении к генетическому
гемохроматозу, описанному еще фон Реклинхаузеном (чтоб ему мягко спалось в
железном гробу). Еще коварнее - вялые подозрения о макроглобулинемии
Вальденстрема, то есть о состоянии, когда помешавшиеся от антибиологических
восторгов лимфоплазмоцитоидные клетки начинают порочно секретировать IgM.
Нельзя считать подарком и состояния, вызванные антитканевыми
антителами, не относящимися к клубочковой базальной мембране. Не стоит
стремиться заполучить, пусть и детально исследованную на крысиных моделях,
патологию - злосчастный нефрит Хеймана. Интеллектуально развитый эскулап
потеряет аппетит уже только от теоретических представлений по этой части. Не
каждый способен выдержать описание в красках процесса пассивного введения
геторологичных антител к избранному антигену стенки капилляров клубочков.
Еще фантастичнее выглядит картина активной иммунизации этим антигеном с
помощью адьюванта Фрейнда. Оба варианта биологической агрессии будут крушить
устои всей мочевыделительной системы у отчаянных партнеров, которые, снизу и
сверху, в избранном щадящем сердечно-сосудистую систему ритме цитируют друг
другу сквозь зубы главный завет Библии: "Плодитесь, размножайтесь"!
Особого слова, бесспорно, заслуживает напоминание об опасных микробных
наслоениях у той дамы, общение с которой происходит, словно, в ужасно
пыльной комнате, на давно немытом полу.
Скорее всего, самое первое "покрытие" Зои Леонидовны было выполнено
нештатным производителем. Так происходит, когда растение опыляется
чужеродной пыльцой, а животное обсеменяется недоброкачественной спермой.
Последующие семена и плоды всегда несут в себе зачаток брака, испорченности,
исправить такие дефекты первопроходства, практически, невозможно. Неудачный
разворот ксенийности (гр. xenos - чужой) у Зои Леонидовны чем-то напоминал о
себе. Если угодно, то возникали определенные видения: чудилось, что
присутствуют в этом женском организме лишние группы микробов, успевшие
внедриться на клеточный уровень: скажем, хламидии или вирусы папилломатоза
человека, полового герпеса. В таких случаях и вся биология организма
претерпевает необратимые изменения, с которыми не в состоянии бороться самая
элитная мужская сперма, пусть даже при полной поддержке всей системы
отечественного здравоохранения. Особенно, когда система поставлена на
колени, оскорблена бездарными реорганизациями. Прискорбная ситуация! И
хочется и колется! Может быть, - поза неважная, финансирование
недостаточное? Одним словом, мистика и реальность - загадочная история!
Но Муза была настроена, хоть и по врачебному цинично, но пока еще
доброжелательно. Ей почему-то вспомнилось вполне миролюбивое стихотворение
Сергеева - "Жизни глас":

Как мало нужно для здоровья,
для возрожденья поголовья:
найдется броская девица-
и ты готов на ней жениться;
прижмется томная краса -
и ты летишь на небеса;
смешаются две властных плоти -
и ты взорлишь на бегемоте.
Так появляются на свете
ненужные, смешные дети.
Они родителей не слышат,
отцам в затылок хищно дышат,
грудь материнскую терзают,
жрут до отвала, отдыхают,
плодятся бодро, распухают.
Творим житейские ошибки:
совокупленье утверждая,
порочный круг провозглашая,
конвейер жизни продолжая!

Исторический генезис таких особ довольно прост: папа с мамой в
советские времена были функционерами поселкового масштаба, затем рабфак,
дальше заочный техникум и вот вам, пожалуйста, - дипломированный специалист
коммунального хозяйства, да еще называющий себя "академиком коммунальных
наук"! Знает страна своих героев! Сейчас они выдвинулись даже на довольно
высокие административные посты. До большевистского переворота таких
приблудников называли "сукины дети", теперь это весьма уважаемые люди. Вот
потому-то наша страна и шляется в хвосте цивилизованного мира. Умные, и
только они, должны управлять глупыми, но никак не наоборот! Муза снова
обратилась к творчеству незабвенного поэта Александра Георгиевича Сергеева,
но вытянула из памяти, словно обезьянка у старого шарманщика, билетик с
траги-комическим текстом под названием "О палачах":

Старый, трепетный палач!
Ляг на пузо и не плачь.
Ты ублюдкам отслужил:
сладко ел и много пил.
Сколько вытянул ты жил,
скольких в землю уложил?
Водил дружбу с Сатаной,
приходил к нему домой:
доносил и был, как свой.
По частям и скопом
вылизывал ты жопы
страшным живодерам,
грязным мародерам.
Манящее слово свобода
отринули вы от народа.
Тут открылся новый путь:
падлам трудно увильнуть.
Учинят, похоже, спрос -
разыграется понос.
Надо в руки брать вам ноги -
вся надежда на дороги.
Совесть мыслью докучает:
Господь сирых привечает,
Ну, а подлых - обличает!
Всем теперь конец один:
смерти вестник - Господин!

Подтверждение правильности общего прогноза не заставили себя долго
ждать. Уяснив окончательно, что имеет дело с иностранкой, с которой можно
содрать крупный куш, Зоя Леонидовна выпустила жало: "Ко всем бумагам, даже
при очевидности прав на прописку по адресу теперешнего владельца квартиры,
требуется письменное согласие Сергеева Александра Георгиевича"! Вот оно
веское резюме чиновника. Ничто не могло поколебать решение Зои Леонидовны, в
том числе и то, что Сергеев, к сожалению, погиб, умер. Он никак не может из
загробного царства прислать письменное разрешение на прописку своей законной
жены, унаследовавшей давно приватизированную квартиру в полную
собственность.
Муза весь чиновный расклад поняла моментально, и план действий быстро
созрел в ее голове. Сабрина рефлексировала, как человек, еще не закаленный в
боях с бюрократией. Ей вдруг совершенно ясно вспомнились фотографии
Владимира и Веры Набоковых на суперобложке недавно прочитанной книги "Мир и
Дар Набокова": у Владимира большие, умные, полные грусти глаза, у Веры -
холодные, решительные, наполненные еврейским фанатизмом, закаленным в
вековой борьбе на грани выживаемости. Там же рядом, на другой фотографии,
застыли члены всей семьи: во взгляде юного Владимира та же тоска, что и у
его матери, да у черно-подпалой таксы - кривоного кобеля, четко
уставившегося в объектив фотоаппарата. Похожий взгляд у отца,
зафиксированный фотографом за месяц до его роковой гибели. Сабрина вспомнила
и другую фотографию. Ту, на которой Владимир Набоков в палате клиники, может
быть, за несколько дней до ухода из жизни: опять глаза переполнены грустью
(и это понятно!), у сына же Дмитрия - чарующая фотографа улыбка (это не
понятно!). "Что это? - подумала Сабрина. - Неужели имеются предвестники или
врожденные роковые печати несчастий, возведенных в ранг семейных, родовых
традиций"?
Из воспоминаний о близком родственнике Набокова - президенте
медико-хирургической академии, патолога Николая Козлова - известно, что его
дочь, увлекавшаяся биологическими науками, на смертном одре, перед самой
агонией воскликнула: "Теперь понимаю: все вода". Сакраментальная фраза, даже
для перенесения ее на социологические модели. Сабрина подумала о том, что
весь разговор в этом жалком чиновничьем кабинете - всего лишь "вода", по
сравнению с гибелью Сергеева и перспективами жизни даже такой "пушинки" (в
космическом измерении), как самой Сабрины. Суета важной начальницы, да и
всего поколения людей, проживающих на земле в настоящее время, - это тоже
"вода", космический мелкий, моросящий дождичек: быстро пройдет и следа не
останется. Так стоит ли волноваться и переживать: ясно, что Защита будет
найдена!
Муза хлопнула себя по бедрам, как бы фиксируя подведение итогов.
Выяснение определенностей, внесение полной ясности было совершенно лишним
занятием. В таких ситуациях необходимо вытаскивать кастет и бить наотмашь в
висок. Пока решимость Музы показывала начальнице, что ей предстоит суровая
выволочка. Бюрократия победителем в данном случае не будет, ибо есть еще
правда на земле. Муза и Сабрина поднялись, кивнули молча начальнице и
удалились из неприветливого кабинета. Муза быстро направилась в приемную к
самому главному в конторе руководителю, но не стала рваться к нему на прием,
а попросила у секретаря разрешение воспользоваться ее телефоном. Та нехотя
разрешила.
Разговор был очень коротким: Муза, даже не называя имени своего
защитника, ограничилась репликой - "Ваши предположения оправдались, фамилия
клерка Скуратова". Трубка была опущена на рычаги, женщины вышли в коридор и
остановились у стенда с приколотыми разъяснениями прав и обязанностями
владельцев или съемщиков жилого фонда Центрального района Санкт-Петербурга.
Слова "центральный" и особенно название славного города - "Санкт-Петербург"
совершенно не гармонировали с тем учреждением, где сейчас находились наши
страдалицы. Люди, решавшие судьбы сограждан, были явно не на высоте. Они -
чужаки в северной столице, способные только компрометировать ее!
Примерно через десять минут в коридоре возникло бурное движение: сперва
секретарша - шустрая девица лет двадцати с небольшим, - быстрым шагом
проследовала в кабинет к Скуратовой, затем они обе с документами в руках
скоренько двинули к начальнику. Через пять минут, выйдя от главы учреждения,
Зоя Леонидовна имела совершенно иной облик. Потухшие глаза с очевидными
слезами - вот он слабый намек на осознание порочности своей деятельности.
Муза наблюдала перевоплощение пострадавшей не только глазами психолога,
но и патолога. В ее уме почему-то, как фонетическая гармония, почти что
вокальный восторг, зазвучало чисто медицинское понятие - "юкстомедуллярный
круг кровообращения". В нем собрались звуки почти всех нот, - отсюда и
лилась бальзамоподобная музыка! Вспомнились отдельные куски поразительных
текстов из учебников патологической анатомии: "Юкстомедуллярный круг
кровообращения почки составляют проксимальные отрезки интрлобулярных
артерий, приносящие артериолы юкстомедуллярных клубочков, артериальные и
венозные компоненты сосудов пирамид, а также проксимальные отрезки
интрлобулярных вен".
Всплыло еще кое-что загадочное, музыкальное, волшебное и трудно
воспринимаемое неподготовленным умом нормального человека: "юкстамедуллярные
клубочки, составляющие одну десятую или пятнадцатую от общего числа
гломерул, в отличие от кортикальных имеют выносящие сосуды гораздо большего
диаметра , чем приносящие". Сколько специальной тарабарщины приходится
хранить эскулапу в своей голове, чтобы мастерски лечить своих пациентов. Но
на всю эту гармонию музыки и мысли, сердца и боли за исход лечения своего
пациента какая-нибудь Скуратиха может наложить растоптанную пролетарскую
лапу и, изощряясь словно отпетый палач, лишать вершителя жизни и смерти
удовлетворения его наивных коммунальных прав. Блеснули слова "славного"
Иосифа: "Поставить всех к стенке! Расстрелять"! Но Муза решительно себя
одернула заявлением Иисуса Христа: "Я пришел не судить мир, но спасти мир"
(От Иоанна 12: 47).
Приметив Сабрину и Музу, Зоя Леонидовна извиняющимся, крайне вежливым и
предупредительным тоном пригласила их к себе. Разговор начальница начала с
раболепских извинений и объяснений по поводу собственных заблуждений: ей
дескать только сейчас "руководство строго-настрого объяснило
несправедливость предъявленных к Сабрине требований".
Был повод ликовать, но Сабрина и Муза почти одновременно ушли памятью в
мир своего кумира - Сергеева. А, ворвавшись в тот мир, вдруг ясно себе
представили то, как стал бы рассуждать покойный философ. Он, наверняка,
вспомнил бы, что Зоя в переводе с греческого означает жизнь. Имя это имела
бывшая распутная женщина, которая решила своей красотой ослепить и склонить
к пороку Преподобного Мартиниана - известного пустынника. Все события
происходили еще в пятом веке. Зоя явилась к святому в пустыню в роскошном
убранстве. Но, быстро поняв ее намерения, отшельник разложил горящие угли и
принялся ступать по ним босыми ногами, повторяя молитву. Бог помог ему, а
Зоя прониклась благолепием: по рекомендации Мартиниана, она прожила в
монастыре в Вифлееме 12 лет, соблюдая строжайший пост, где и почила
совершенно иным человеком. Зоя Леонидовна с трудом дотягивала до образа
святой Зои. Но некоторые подвижки начались! Ей, скорее всего, мешал Леонид
(льву подобный). Однако в святой российской жизни Леонид отправился в глухое
лесистое место, близ города Пошехонья Ярославской губернии, где и скончался
в честном служении Богу в 1549 году. Кто знает, может быть, и Скуратова -
выходец из тех же мест.
Муза восприняла унижение власти не как победу, а с горечью: "Неужели
российскому дельцу необходим кнут, чтобы стать честным и порядочным"? Она
пропустила мимо ушей извинения и объяснения, но взгляд ее ясно говорил: "Не
надо делать из нас дур, если сама больна этой болезнью"! Муза понимала, что
имеет дело со своеобразным "блуждающим быдло-этносом", которого, как и
горбатого, может исправить только могила. Уж слишком высока у его
представителей была ставка жизни. Такие люди мыслят, как и отщепенцы любой
национальности, утилитарно: "Ubi bene ibi patria" (Где хорошо, там и
отечество). Сабрине было обещано выправить документы в кратчайший срок.

* 5.3 *
Улица встретила наших женщин слабенькими солнечными лучиками, легким
ветерком и мелким дождиком, - погода бодрила, но не мучила. Раскрыли
зонтики, взялись под руку, прижались плотнее плечиками. Все было так, как в
одном из сергеевских стихотворений. Сабрина и Муза ощутили это практически
одновременно. Не договариваясь, они, руководствуясь общим велением сердец,
повернули в сторону Николаевского моста, следуя сперва по Невскому, затем по
Адмиралтейскому - Конногвардейскому - к площади Труда. У обоих в головах
чеканились в ритме шагов рифмы "Осени":
Деревья грустно-городские
зажали линии людские,
стряхнули зелень оперенья,
разрушив лета вдохновенье,
их руки голые - в ряды -
лишь добавляют пустоты.
К зиме готовится природа:
сбирает тучи небосвода,
организуя мерзкий дождь,
луч солнца - робкий гость.
Не стоит думать, что удача
приходит сразу после плача,
не поднимает настроенья
слеза поминок восхищенья,
грусть, как предтеча перемен,
готовит сердце для измен.
Мужская верность - редкий случай:
ты поиском себя не мучай;
супружества разрушит пару
стук каблучков по тротуару.
И только мудрость Божьей кары
смиряет страсти пошлой драмы!
"Прости их, Господи!
ибо не ведают, что творят".

Женщины шли на поклонение своей прежней любви: там, с Николаевского
моста, когда-то, почти в такую же осеннюю пору, Муза ночью, обливаясь
слезами, высыпала пепел - остатки от кремации своего возлюбленного - Михаила
Романовича Чистякова. Воды темной, набухшей от накопившихся за многие годы
людских несчастий, Невы принимали это свидетельство еще одной трагедии. Муза
шла поклоняться памяти любимого человека. Возможно, прах его испепеленный
еще задержался в складках илистого невского дна.
Сабрину вела та же мука памяти, но по человеку, который упокоился
далеко отсюда. Никто толком и не знает места истинного погребенья его тела,
- но весь Мир един! Обе души, сейчас витающие где-то в небесах или
выполняющие новую миссию, в прошлом принадлежали большим друзьям, ушедшим из
жизни по собственной воле. Забудем на время верховенства Воли Всевышнего!
Они растворились во вселенной, отдав ей сухой остаток, свою биологическую
сущность. Но их души уже принадлежали Богу, и земная природа не была властна
над ними. Этот мир был далек для них, но скоро, очень скоро, вещий крик
какого-либо новорожденного должен был известить избранную женщину о новом
витке перевоплощений - о повторении незабвенного Божественного дара.
Самое время было вспомнить и другое - "Назидание". Его Сергеев оставил
своей возлюбленной и своему возможному потомку. Муза помнила, что
стихотворение то родилось у Сергеева неожиданно, спонтанно. До тридцати лет,
в силу партийных обычаев того времени, Священное Писание ему было
недоступно. Но он тянулся к нему, искал возможность приобрести в личное
пользование, словно чувствовал, что может найти в нем незаменимые
откровения. Представился случай: санитарка больницы, где он тогда работал, -
искренне верующий человек, - помогла. И Сергеев наконец-то приобрел
Евангелие, да еще дореволюционного издания, да еще освященное. Он прочитал
его запоем за одну ночь. Наутро явился к Михаилу с воспаленными, но сияющими
радостью глазами, и заявил, что от него скрывали великую мудрость в течение
целых тридцати лет "ослиной жизни". Вот тогда, в скорости, и родилось это
стихотворение-причастие. Он читал его всей честной компании на очередных
посиделках. Муза всегда была участницей тайных вечерей. Сравнительно тяжелые
переходы были очевидны - их сжимали рамки метафор. Они, скорее, - предмет
для размышления интеллектуалов, чем широкой публики. Музу стихотворение
впечатлило. Она помнила его все долгие годы, могла воспроизводить наизусть в
любое время суток. Муза несколько умерила шаг, подстроила его под ритм стиха
и тихо, почти на ушко Сабрине, ласково, но четко, заговорила-запричетала.
Сабрина внимательно слушала, стараясь вникнуть в суть аллегорий. В душе
она уже окончательно решила, что остаток жизни посвятит изучению творчества
Сергеева: это могло быть и данью женской любви, и удовлетворением
профессионального интереса, и серьезным занятием, наполняющим жизнь смыслом.
Она поделилась своими планами с Музой. Но та, почему-то, не сразу подхватила
идею, не одобрила ее с восторгом. Задумавшись, Муза еще сравнительно долго
шла молча, а затем заговорила:
- Сабринок, пойми меня правильно, а, самое главное, не воспринимай мои
слова, как попытку тебя отговорить от такого решения. Просто хочу
предостеречь тебя от неожиданностей. Сергеев был не простой личностью. Да в
нашей стране, вообще, простым людям и делать нечего - погибнешь на первых же
шагах, в два счета, если, конечно, задумаешь прожить более-менее путную
жизнью. Здесь нужно быть либо простецкой амебой, либо незаурядной личностью.
Сергеев, безусловно, относился к породистым особям. Но это как раз и создаст
для тебя массу хлопот. Жизнь он вел интеллектуально насыщенную, но
подчиненную сугубо эгоистической общей установке, сводящейся к
удовлетворению собственного любопытства.

Какие дети мы, однако, -

точней, чем бредни Зодиака.
все верим в козни Зодиака.

Слово пустое нежней елея,
Губа раскатана до носа,

от него простаки овцой блея,
утерян смысл Его вопроса:

топчутся в кале, млея в ночи,
Все на Земле от Бога?!

но суть обнаженные мечи!
Беда нависла у порога:

В поклоне, истово помолись:
заповедь выполняй строго -

спасение рядом - оглянись!
минует дальняя дорога.

Ибо беззакония мои я осознаю,
Казенный дом ждет за углом:

и грех мой всегда предо мною.
нары лишние отыщут в нем,

Не губит праведный приговор:
сам останови шаг грешный,

Ты - справедлив, а я - не вор!
отврати срок неспешный.

Вот, Ты возлюбил истину в сердце,
Чужого мужа пожелаешь -

и внутрь меня явил мне мудрость.
болезнь суровую познаешь.

Слова те - нарочитая скудность,
Но чаще всего ломает народ

но обличение зла - их мудрость.
истина та, что душу крадет:

Нет спора, для меня решено:
обилию и вкусу острых блюд

"н Нет делающего добро, нет ни одного.
покланяется только верблюд.

Отвращу душу от греха снова,
Бог Единый и Неделимый

не будем мычать - я не корова:
- запомни истину эту отныне.

Ты любишь всякие гибельные речи,
Чужой религией не увлекайся,

язык коварный - Бес бездарный!
кумиру похоти не поклоняйся.

Не оставь меня, Господи, Боже мой!
Десять верных помни знака -

Не удаляйся от меня, подари покой!

Муза глубоко задумалась, как бы проверяя то, какую степень откровения
она может позволить себе, обсуждая с Сабриной личность Сергеева. Разрешив
себе что-то, она продолжала более уверенно:
- Ему было безразлично, за чей счет удовлетворять любопытство. Он по
мере сил доил государство, не возвращая ему краткосрочные долги, потому что
государство каждому своему гражданину должно долгосрочно (из поколения в
поколение) невероятные суммы. При этом государство не терзалось угрызениями
совести. Он мало уделял времени жене, детям, друзьям, потому что они
стремились быть пиявками на его теле. Разговоры о каких-то коллективных
обязанностях вызывали у него гомерический хохот, потому что находясь по шею
в говне, надо ли беспокоиться о его цвете и запахе. Женщинами он увлекался
(точнее развлекался) только, как занятными игрушками, приятными до поры до
времени, потому что они относились к нему точно так же. Проходило