Иванова Юлия. Дверь в потолке

самым становится избранниками. Избравшими Свет.
Военная терминология, разумеется, не означает, что пахарю следует
сменить плуг на обрез или вилы - вопрос в том, на кого пашешь? А ты, гусар,
- на кого гусаришь? Вроде бы и "шампанское рекою, и все как будто на века",
- как писал один ныне уже усопший поэт... Но "мгновенья свистят, как пули у
виска", - воскликнул второй. "А мы все ищем правильный ответ и не находим
нужного вопроса" - посетовал третий. А вопрос тот же - на кого
пашешь-гусаришь? Вроде бы на себя любимого, на семью, на страну родную... Но
ежели сам себе опостылел, семья овампирилась, а "вся страна, как на парад,
шагает в ад", - по словам четвертого поэта?
Царствие им всем Небесное.

По улицам ходила большая крокодила...

Кому я, собственно, вопию про третий уровень? Шуре Референту, или,
может, еще кто врубится? Я ведь не вопрошаю дерзко, что есть Истина, а
просто предлагаю поразмыслить - что есть сама наша жизнь? Не как способ
существования белковых тел, а нас, которые хомо-сапиенсы? Особенно нынешняя
житуха, которую нам, по выражению генсека с отметиной, "подкидывают"? Не
напоминает ли она бряцание на скрипке Страдивари куплетика "По улицам ходила
большая крокодила" - одной "рыбы" на всех?
И вот бродим по улицам - кто в поисках хлеба, кто - зрелищ, кто -
справедливости или кайфа. А вокруг - наперсточники, киллеры-диллеры и прочая
нечисть. То оборотни в погонах, то волки в овечьих шкурах, то лолиты с
убиенными младенцами...И никуда от этих улиц не деться, и зеленеем от ужаса
и тоски. Завидуем хищникам, не понимая, что им порой еще тошней, грезим о
"птице счастья завтрашнего дня".
Да не бывает на наших улицах никаких таких птичек, и вовек не будет.
Одна сплошная "крокодила" - то есть "рыба" для всех, обман. Только не "нас
возвышающий", а "тьма низких истин", что порхают вокруг, гадят на плечи и
просятся в руки. Поймай нас, купи, зажарь и съешь, наконец.
А Истина молча стоит в стороне в ожидании нашего очередного
предательства и казни, вновь приговоренная к распятию "демократическим
путем".
Третий уровень для тех, кто содрогнулся от отвращения к себе, кого не
утешит ни прибавка к зарплате и пенсии, ни льготный проезд, ни удвоение ВВП,
ни контрольный пакет акций, ни отмена приватизации, ни вояж на Канары. Ни
даже новые калоши - "мне, жене и Татоше".
"Возенавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь
вечную".(Иоан,12,25).
Кто жаждет раз и навсегда перестать быть зеленой крокодилой, уйти с
этих опостылевших улиц, от внутренней и внешней разрухи. Изания, конечно -
не монастырь и не необитаемый остров, но уход в нее можно будет легко
осуществить, даже не меняя адреса. Уйти к любимому делу, призванию, к смыслу
бытия и той свободе, что поможет исполнить на "страдивари" свою единственную
божественную мелодию. И, конечно же - записаться добровольцем. Потому что,
как было сказано выше, плуг, строительный мастерок, скальпель, дары слова,
воспитателя, художника, первооткрывателя, употребленный во благо капитал или
иное имение - все это наше оружие. Изания обеспечит его каждому -
соответственно роду войск, званию и месту дислокации, соединив неприкаянных
разрозненных рептилий в Армию Света.
И тогда, от победы к поражению (окончательной победы не может быть на
этой войне, лишь промежуточные "высотки"), мы осознаем, что уже исполняем
Великий Проект, который состоит в нескончаемой схватке с "сопротивляющейся
средой", "имя которой легион". Поймем, что Царствие "внутри нас", где
"победивший наследует все", в том числе и новые миры с хаосом и тьмою -
потому что невозможно представить Творца, "почившего от дел" после
подключения к Свету одной только нашей Земли. Невозможно представить в
застое ни Его, ни человеков "по образу и подобию". А значит, когда Земля
присоединится к "Дому Отца", избранники после блаженного отдыха получат не
путевки в бессрочный санаторий, а повестки на новые фронта.
Это и есть искомое "вечное блаженство" - с муками творчества, борьбой и
преодолением, которое никогда не кончается. "Торжество добра" - нонсенс,
конец развития. А смысл жизни - в дороге к Истине, Которая непостижима. К Ее
бесконечному творческому потенциалу, наследниками которого являются
избранники. Наследство это никогда не иссякнет, как и космические холсты и
краски, как и бессмертный оппонент, сын злой Свободы. Брошен в геенну на
преображенной Земле - восстанет где-нибудь на Тау-Кита.
"Седьмой день" Творец поручил человеку. Изания - это сплоченность,
верная расстановка сил, стратегия и тактика сражений, обеспечение каждого
"патронами". Возможны ранения, временный выход из боя, где тебя подменят, и
снова в строй. Где у каждого - свое место и задание. Мучительные поиски
выключателя и...Да будет Свет! И Крест мы наследуем, и смерть, и
Воскресение.
Вот что такое для меня Изания - единственно приемлемая идеология как
итог долгих споров с собой и оппонентами. В Изании масса преимуществ и
возможностей, способных объединить как верующих различных конфессий, так и
атеистов. Смею думать, что Символу Веры и другим основам Православия она не
противоречит. Во всяком случае, повторяю, полагать, что Всевышний сотворил
космос со всеми его квантами и черными дырами и пошел на крестные муки лишь
ради спасения нашей матушки-земли, чтоб затем "навеки почить" - абсурд.
Равно как и думать, что Отцу Небесному нужны наши славословия или вечные
посмертные муки грешников.
Он сотворил нас для Себя, подобными Себе, и тоже жаждет нашей ответной
любви. Мы с Творцом навеки нужны друг другу для грядущих великих свершений в
Его Вечности - вот в чем фишка Замысла.

КОНЕЦ СВЕТА

Написала я на форум про "третий уровень" и дерзнула на другой день
самолично передать дискету Андрею, Встреча была назначена на одиннадцать.
Внизу на лавочке в метро. С утра поторговали мы с Борисом цветами (то есть
торговала я, а он сидел с ведром в зале ожидания), затем без четверти
одиннадцать "девушка" отправилась на свидание. Прохожу турникет по
социальной карте москвича, бегу как обычно по эскалатору... Надо же,
никакого мандража! И на толпу наплевать - толпа как толпа.
Андрей уже ждет. Он тоже рад за мои вставшие на место шарики-ролики.
- Вот видишь, даже терактов не боюсь, - хвастаюсь я. Воркуем на скамье
о том, о сем, напротив, как ни в чем не бывало, высаживаются пассажиры из
первых вагонов с интервалом в минуту. На часах - четверть двенадцатого. 15
июня, среда.
А на другом конце Москвы уже конец света.
Прощаемся, Андрей садится в поезд, я поднимаюсь по эскалатору, сообщаю
Борису, что все тип-топ, и иду реализовывать оставшийся товар. Но дело не
спорится - народ, выпучив глаза, чешет мимо. Кое-как кому-то что-то
впариваю, садимся в электричку, где я сразу же отключаюсь на плече у супруга
- отвыкла вставать в шесть
По дороге со станции узнаем, что электричество в поселке нет - где-то
авария. Ну нет и нет, не впервой. К вечеру свет дают, включаю ящик - мама
родная! Бросаюсь звонить домашним и, конечно же, Андрею, который отбыл на
моих глазах в ту самую тьму. Дома все в порядке, а у Андрея телефон все
время занят - и дома, и на работе. Как потом выяснится - сбой на линии.
Лишь назавтра удается дозвониться. Слава Богу, жив, хоть и не сразу
добрался до пункта назначения.
- Ну вы даете! Иванова спустилась в метро - в кои-то веки.
Андрей и прежде сетовал на катаклизмы, связанные с моим именем или
визитом, особенно по части техники. Зависал компьютер, вырубался наш
изанский сайт, вентилятор в комнате, а то и вовсе электричество во всем
здании. А теперь, мол, полгорода обесточилось...
- Сидите уж лучше дома, - ворчал Андрей. Не поймешь - шутил или
всерьез.

ГЕЛЬКА

Но дома не сиделось. Предстояло еще одно неотложное дело - встреча с
Гелькой-Ангелиной, которую я живьем до сих пор не видела. Да и в московской
квартире не появлялась около двух лет.
Дверь открывает Вика. Дробный топот ножек - и вот мы лицом к лицу.
Темноглазая крошка со светлым вихром на темени... Только не испугать.
- Баба, - говорит ей Вика, - Это баба.
Глазищи еще больше округляются. Гелька недоуменно указывает на Вику:
-Баба. (Вот, мол, баба, что вы мне тут мозги пудрите).
А верно, кто я? От волнения забыла. В памяти проносится тот давний
весенний день в Комарово, на семинаре молодых прозаиков, когда еще была
беременна Викой и украдкой ревела в подушку, потому что не хотела
избавляться от нежданного младенца, так как был он совсем ни к чему в
выпускной студенческий год.
И как потом едва разродилась чуть ли не ценой жизни, и назвала дочь
Викторией - то есть "победившей смерть". Теперь вот и она - баба, и еще
стоят рядом с ней согласно прописке красивая девушка Рита, и муж ее -
программист Витя, и Викин муж офтальмолог Алеша...Такая большая семейка.
А ведь стоило мне тогда послушаться родню и ту Клавдию Сергеевну... Как
сейчас помню ее лицо, модную тогда морковного цвета помаду.
- Ну чего тебе приспичило - погуляй пока молодая. Еще нарожаешь
кучу-малу. Я тебе и наркозик сделаю, ладушки?
Уж очень ей хотелось получить свои двадцать пять рублей. О, Господи -
всего-то....
И вот спустя много лет Гелька неотрывно таращится на меня - со страхом
и любопытством. Пауза затягивается, пора определиться. "Прабаба" - какое
жуткое слово!
- Баба Юля, - выручает Вика. Но Гельке эти нюансы недоступны. Сейчас
заревет. Протягиваю подарок - гном-грибок в широкополой шляпе. После
некоторого размышления она хватает игрушку и убегает. Топ-топ...
Решаю не форсировать события. Пока Вика накрывает на стол, зять Алеша
пытается усадить меня за просмотр "Турецкого гамбита", а внучка Рита с мужем
Витей скачивают мне на дискету материалы изанского сайта, прохожусь по
квартире. Наша с Борисом комната похожа на склад - сюда молодежь стащила все
ненужное, свободны лишь борисов письменный стол с креслом да тахта, где
ночуют то сам Борис, то Витины родственники из Пензы. А вообще в квартире
мало что изменилось, разве что в местах общего пользования. И меня здесь
вроде бы давным-давно нет, и все же я повсюду, в любой деревяшке, посудине и
вещице. Ведь у каждой - своя аура, своя история, да какая! Один кузнецовский
камин сколько мог бы рассказать. Будто не со мной это было - сносимый дом
купца Иванова на Горького, рядом с магазином "Трости-зонты", сваленные прямо
на тротуаре бело-золотые руины...
Сажусь на тахту напротив каминного фаянсового зеркала с фавном,
закрываю глаза. Кто-то трогает за палец - невесомое быстрое касание, будто
бабочка задела крылом. Гелька. Она протягивает мне гнома. Беру очень
осторожно, церемонно благодарю.
- Баба, - говорит мне Геля. Где-то в глубинах первозданного своего
сознания она уже разобралась, различила нас с Викой по лишь ей известным
признакам. Возвращаю ей гнома, снова забираю...Это мы играем. Гелька
хохочет.
- А где у бабы носик? Уши? Лоб? - от кайфа не могу придумать ничего
пооригинальнее.
Показывает. Отныне я - тоже "баба". Беру ее на колени, невесомые ручки
обвиваются вокруг моей шеи. Щека к щеке. О этот неописуемый аромат
младенчества! Понимаю, что сейчас то самое "остановись мгновенье", и что,
кажется, глаза у меня на мокром месте.
Вика зовет обедать.
- Геля, где баба? - задаю провокационный вопрос.
- От, - указывает она на Вику.
- А где у бабы носик?
- От, - тычет она пальцем в мой - в тот, что поближе.
Ей давно пора спать. Воспитывают Гелю по-спартански, никаких
колыбельных и укачиваний. Но для меня делают исключение, и я исполняю для
нее весь забытый репертуар про "прилетевших гулей", "татарина на краю" и как
"злой чечен ползет на беоег, точит свой кинжал".
Кажется,засыпает. Кладу ее прямо на простынку, без подушки и одеяла -
так велено. Прежде чем свернуться калачиком на этом пыточном ложе, Гелька
приоткрывает веки и сонно произносит:
- Баба.
До метро еду на автобусе. "Я вернулась в мой город, знакомый до слез".
Да, не мой он, "чужой до слез"! Совковые дешевые магазинчики с
фруктово-овощными лотками и очередями, скверики, читалки, тенистые дворы,
ремонты обуви, пирожковые и пельменные канули в лету, исчезли за помпезными
кричащими вывесками и декорациями. "Здесь живут чужие господа, и мы для них
чужие навсегда"... Проглотили и столицу, и страну с населением, а теперь
знай себе закусывают плотью, запивают кровью да выплевывают косточки с
отработанными душами. А Ю.И. сидит у автобусного окна и помышляет, что не
зря прожила жизнь. Как же - построить дом, родить ребенка, посадить
дерево...Ну построила два дома, не считая подсобных помещений, посадила не
дерево, а сад, родила Вику, стала "прабабой". Толку-то что? Гелька - что ее
ждет?
Все сожрет Вавилон, город-убийца, - и наших детей, и сады, и дома, и
жизни. Вместе с мечтами, свершениями и проектами.
- Да я просто неудачница, - терзаюсь в отчаянии и ярости. - И давно
пора хоть себе дать отчет. Этот паскудный мир как стоял, так и стоит, только
борзеет. Плевал он на мои изании.
- Выходит, и Всевышний - неудачник, - вдруг прозвучало во мне, - Ведь
это Его мир.
Я оторопела. Какая крамольная мысль! Снова глянула на проплывающую за
окнами рекламную вакханалию. Но чье же тогда все это?
- Сопротивляющаяся среда, - усмехнулся Голос, - Та самая. Прикинь,
много ли было у Создателя побед за всю так называемую историю?
По спине пробежал холодок - а ведь верно. И это у Него неудачи, у
Творца Вселенной! А по Замыслу ветхий мир вообще обречен, уцелеет лишь
"малое стадо". Что же такое получается? Неужто и впрямь спасайся, кто может,
и никаких тебе изаний?
У станции метро на парапете - охапки живых цветов. Ну да, здесь же был
теракт!
Ныряю в спасительное, несмотря на всякие там потенциальные взрывные
устройства и техногенные катаклизмы метро, бегу по эскалатору. Здесь в
подземелье - оазис той моей Москвы, хоть и скалятся вдоль стен рекламные
призраки новорусского Вавилона.
- Осторожно, двери закрываются. Следующая станция "Проспект Мира".
"Творец Вселенной - неудачник", - снова ужасаюсь я, - Может ли такое
быть?
Нет, все не так. А как же Книга Жизни, в которую навечно записаны,
оживотворены бывшие смертные персонажи того или иного периода истории?
Павший за правое дело воин прославлен и в проигранном сражении. Сеятель знай
себе сеет, а семя дает обильный плод или погибает.
Посеянные семена добра и зла неизбежно прорастают, порой через века, и
дают всходы в душах новых поколений. И Творец, не вмешиваясь в свободный
процесс, разве что иногда по молитвам превращает зло в добро.
Земледелец выращивает богатый урожай, но на другой год наступает засуха
и голод. Портной шьет царский наряд, который рано или поздно превращается в
лохмотья. Разваливаются дворцы и умирают от немощной старости когда-то
розовощекие младенцы. А то и не от старости. Великие открытия сменяются
другими, более близкими к истине, грандиозные выигранные битвы оборачиваются
унижением и разочарованием победителей - взять хотя бы Вторую Мировую. Не
может быть по Замыслу никакой окончательной победы, которая застой,
мертвечина. Сама же об этом твердила...
- Станция Новослободская. Осторожно, двери закрываются...
А еще взорвали вагон. Это не на нашей ветке... Кажется, головной. Народ
кричал: "Где же Бог?".
Не надо об этом думать...
"Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все
царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если падши
поклонишься мне".
Нельзя Творцу владеть "сопротивляющейся средой", нельзя вмешиваться -
иначе какая ж это свобода? Разве непонятен Его отказ?
Но нам-то как быть?
Интересно, что чувствуют, думают они, обвязанные адскими поясами?
- Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Белорусская.
Сказано: "Я - Дверь". То есть вход в Само Царствие. А Изания - всего
лишь выход из "Вавилона" на дорогу.... Пусть даже ведущую к той Двери, но
только выход. Дорогу можно указать, проложить, повести по ней, наконец, если
есть силы и желающие идти. Но нельзя шагать вместо кого-то или переставлять
чьи-то упирающиеся ноги. Не бери на себя бремен непосильных, Юлия. Твоя
Изания - всего лишь выход.
- Осторожно, двери закрываются. Следующая стан...