Иванова Юлия. Дверь в потолке

уснет, прощально сжимая в слабеющей руке теплый детский пальчик...
Долгая - от слова "долг".
Однако, как ни крути, делить Дом все-таки было необходимо - как знать,
вдруг Соня или Тоня надумают с кем-то соединить свои немолодые жизни, или
Андрюшина жена не поладит со свекровью, да и инвалидку Светочку надо
обеспечить на случай опекунства... И скрипя сердце согласилась Полина
выделить каждому долю. Пристроенная зала, само собой, досталась Андрею,
старая часть дома с кухней и кирпичным санузлом - Свете, апартаменты
вымершей фаининой семьи - Соне, а верх с кружевным балкончиком - Тоне.
Антонина сразу же принялась свой чердак перестраивать, в результате чего и
ощетинился Дом крышей-гильотиной с повернутой в нашу сторону бойницей.
Но основные неприятности начались при дележке участка. Нарезали в
поселке всем по 10 соток, у Полины было 11, 3. Но все равно на пятерых
смехотворно мало. Андрею она выделила 4, 4 сотки, себе со Светой - 5,5, Соне
досталось - 1,1, только чтоб пройти к дому, а Тоне и вовсе не хватило.
Начались скандалы, истерики. Полина успокаивала - впоследствии возьмешь над
Светочкой опекунство и получишь нашу долю. А Дом слушал эти ссоры да
обещания и в радостной злобе звенел непромазанными окнами. Ишь ты, опять
делить его надумали, на части рвать! Даже не замечает глупая Полина, что
теперь Тоньке для получения земли потребуется не только ее, полинина смерть,
но, в перспективе, и светкина - кому охота возиться с инвалидкой. Только б
опекунство оформить с правом наследования.
Однако, несмотря на хвори, помирать Полина отнюдь не собиралась, и
вообще была из породы долгожителей. Поэтому Тоня решила пока что поискать
себе две-три сотки у соседей. Вспомнилось, что с востока прежде проходила
когда-то сливная канава, да и с юга располагался бесхозный участок, откуда
соседи отрезали себе по кусочку. Потом Мособлисполком выделил его одной
заслуженной агрономше (10,3 сотки), которая построила дом и продала нам.
Наступление началось с востока - за канаву соседа Сени (имя изменено).
Баталии разыгрались не на шутку - вопли, драки, газовые баллончики и даже
полинин костыль, которым она лихо фехтовала. Потом кто-то кого-то толкнул и,
само собой, заявление в милицию "об избиении". Протокол, судебное
разбирательство... Однако "привлечь", не получилось - объявили амнистию.
Пришлось открывать второй фронт, южный - против моего благоверного.
Бесконечные жалобы, комиссии, экспертизы, замеры. И опять, как ни крути,
лишней земли у нас не обнаружили - даже чуть меньше положенного. К северу
Дому тоже двигаться некуда, дальше - газовая магистраль и шоссе. А на западе
- тупик. Госсобственность без названия.
И тогда Дом повелел Тоньке идти во власть, что та и сделала, подговорив
подругу выдвинуть на собрании жителей ее кандидатуру в уличком. Должность
хлопотная, желающих конкурентов не было, проголосовали единогласно, кроме
благоразумного Сени. А мы с Борисом были четырьмя руками "за", уповая, что
общественно-полезный труд вызволит бедную Антонину из рабства у Нехорошего
Дома. Но Дом лишь смеялся, звеня непромазанными стеклами - и над нашими
наивными упованиями, и над восьмидесятилетней Полиной, дежурящей с клюкой на
пограничной канаве, и над пожилыми сестрами, забывшими, "сколько человеку
земли нужно", спускающими остатки жизни в сенин сливной сток. И над
Андрюшей, который по выходным, вместо того, чтоб искать себе хорошую жену -
тоже теперь по домову велению да материному хотению бродил по участку с
рулеткой или, подобравшись по лестнице к печной трубе нашей бани, колотил по
ней кувалдой.
И над сонмом тутошних и столичных чиновников, которых отныне будут
терзать бесы под началом облеченной властью Антонины, мобилизуя на поиски
"поддельных документов". Над депутатами местного разлива, для которых она
будет собирать подписи избирателей в обмен на "ходатайства". Над всякими там
БТИ, комиссиями, экспертами, свидетелями и судьями, тоже втянутыми в
изматывающую смертельную пляску под дудку Нехорошего Дома.
Затем Тоня, убедившись, что и от хождения во власть особого проку нет
(на очередном собрании ее со скандалом переизберут как использующую эту
самую власть не по назначению), уговорит мать подать на обоих соседей в суд
- по поводу захвата ими сточной канавы и метрового просвета между банями.
Полине будет уже за восемьдесят, понадобятся истцы - представители
потерпевшей, которыми и станут, само собой, Тоня с Соней и примкнувшим к ним
Андрюшей. И под стекольное хихиканье Дома Полина подпишет исковое заявление,
не ведая, что вынесла себе смертный приговор.
Тяжба продлится много лет. Экспертизы, комиссии, повестки и прочие
хождения по мукам. Поначалу оба ответчика исправно ездили на заседания, даже
я пару раз сподобилась. Но вовремя опомнилась, расслышав за кулисами
торжествующе-кладбищенский смех Дома да свист его косы. Ужаснулась и
перестала пускать туда Бориса, у которого начались из-за стрессов проблемы
со здоровьем. Ладно, будь, что будет.
И Полина все больше слабела, недомогала, с дочерьми часто ссорилась,
особенно с Тоней. В какое-то время семейка вдрызг разругалась и сестры
перестали навещать старуху, бросив со Светкой на произвол судьбы. Хорошо,
что соцпомощь еще доставляла тогда продукты немощным и одиноким, но ведь
надо было стряпать, стирать, переворачивать Свету на кровати, выносить
помойные ведра. А тут боль такая, что саму бы Полину кто на другой бок
перевернул...
Основные проблемы были с водой. Сердце обливалось кровью, когда видела
из окна скрюченную бабку, передвигающуюся с ведром от колодца к крыльцу при
помощи табуретки. Однажды не выдержала, прибежала, донесла ведро и взяла
слово, что всегда будет, когда что надо, звонить мне. Обнялись, будто и не
ссорились. Да мы действительно не сорились из-за суда, не выясняли
отношений, я вообще этой темы избегала. Полина иногда сама заводила
разговор, что вот, хорошо бы поставить по весне новый забор - старый-то
совсем завалился... И опять я играла со Светой, которая радовалась,
повторяя: "Не надо ругаться" и "Не надо болеть", приносила им елочку на
Новый год, цветы к восьмому марта, домашнюю стряпню, продукты из магазина,
лекарства. Наливала воды в расширитель и кастрюли, если долго не приезжал
Андрюша - он будет последним, кто отречется от Полины.
Она очень по нему скучала.
Снова и снова усаживала меня за стол, доставая старые фотографии,
письма и грамоты, рассказывала в который раз свои истории, не желая
отпускать, а мне, как всегда, было некогда, спешила домой к недоконченной
книжке и прочим делам. Может, из-за этой моей мизерной помощи и
возненавидела меня окончательно Антонина, вымещая злобу на матери. Полина
часто повторяла: "Она на меня из-за тебя кидается...".
Поняв, что бойкот не удался, сестры к лету снова перебрались в Дом,
скандалы возобновились. Полина в слезах звонила, жаловалась, но мне дорога
туда отныне была заказана, - любая встреча с сестрами заканчивалась
площадной бранью. Самое мягкое из обвинений - я хочу завладеть Домом.
Полина действительно в беспомощном исступлении грозила лишить их
наследства и завещать все детям-сиротам или КПРФ. Но более всего доверенные
истицы опасались почему-то меня - пришлось даже в суд написать, мол, это все
равно, что подозревать мальчика, который переводит старушку через улицу,
будто он собирается вырвать у той сумку. Впрочем, и такое, наверное,
бывает...
Сеня поведал, что судья в ответ на мое зачитанное вслух заявление,
смахнул слезу: - Мальчика жалко.
Ловушка под названием "дело о наследстве", где мы все, и в первую
очередь Полина, стали заложниками Нехорошего Дома, захлопнулась. Добрые
соседи обернулись "нехорошими мальчиками" - любая наша попытка помочь
"неходячей" преодолеть жизненную дорогу теперь толковалась как намерение
завладеть ее сумкой, которую наследники-истцы с нетерпением поджидали на той
стороне полининого бытия.
Мы были уже не соседями, а ответчиками, когда "всякое слово и действие
может быть истолковано не в вашу пользу". Да и прочие друзья - знакомые
допускались "к телу" строго по критерию - с кем ты?
Тогда Полина стала названивать во всевозможные общественные и прочие
организации и учреждения, включая больницу, администрацию, милицию, суд...
Но все инстанции уже были предупреждены сестрами-наследницами о "спятившей
бабке". Знакомая история, начиная со времен короля Лира и пьесы "Перед
заходом солнца". А если кто и отваживался войти во двор, залитый нечистотами
и охраняемый бродячими собаками, которых сестры специально прикармливали, и
проникнуть через псарню в полинину дверь, то, увидав на койках две высохшие
согбенные фигурки в тряпье, грязи и зловонии, в панике ретировался. Потому
что Полина сходу начинала жаловаться и кричать, Светка - мычать, и еще пуще
лаять собаки.
Потом конфронтация достигла апогея. Полина перестала пускать
наследников в кухню, требуя, чтоб они "убирались вон", а сестры разжигали во
дворе костер вблизи нашего гаража и на огне стряпали. Лето стояло
засушливое, мы не могли заснуть, опасаясь пожара. Потом Соня взялась
возводить кирпичную пристройку с выходом в тупик. Полина говорила: - "чтоб
народ не видел, когда они мать убьют и втихую отсюда вынесут".
Ни телевизора, ни радио... Даже свой старенький ВЭФ я не рискнула ей
передать - случись в вилке замыкание, не отмоешься. "Заживо похоронили", -
сетовала Полина. Мол, Светка от тоски все время грызет ногти, да и сама она
боится действительно рехнуться в этой гробовой изоляции. К тому же - все
болит и никакой помощи. Однажды ее-таки забрали в больницу, но через
несколько дней выписали. Запросилась домой, из-за Светы. Санитары, поняв,
что им не заплатят, в сердцах свалили с носилок на койку, как мешок с
картошкой. Страшная боль, невозможно дышать. Видимо, перелом ребра...
- Ничего, бабка, до свадьбы заживет, - с тем и уехали.
- За что? Ведь я - человек...Эту их больницу помогала строить, газ
проводить, - рыдала в телефон Полина, - Трубы им добывала в первую
очередь... Где справедливость?
С тех пор передвигаться ей стало невозможно даже со спасительной
табуреткой, почти ползала на кухню и обратно, опираясь то на стол, то на
комод. Единственным окном в мир оставалась телефонная трубка, а собеседницей
- я. Даже бывшая подруга, обладающая телефоном, перешла на сторону
наследниц-дочерей. Полина жаловалась, что ее "накачивают снотворными", что
она целыми днями вынужденно спит, а потом трещит голова и тошнит, как с
похмелья. Спрашивала меня, проснувшись, который час на дворе, день или ночь.
Однажды, открыв глаза, она увидала, что комната пуста - исчезли холодильник
и почти вся мебель, кроме шкафа. В тупик действительно приезжал грузовичок,
что-то в него таскали тяжелое.
Потом пропали все документы из шкафа вместе с письмами, грамотами и
фотографиями.
- Всю мою жизнь украли! - опять рыдала Полина, - теперь я
никто...Видать, завещание искали. Скажи, куда обращаться, должна быть где-то
защита! Я ж их холила-лелеяла, как кукол обряжала... Тонька станет надо мной
- "Когда ж ты, наконец, сдохнешь?" Разве можно такое матери? И старшая не
лучше, она за деньги у Тоньки в шестерках. Андрюша, и тот меня предал, -
молчит, не заступится... Я ж для них этот дом... своими рученьками...
Она звонила все чаще ("У меня никого теперь нет, кроме тебя"), снова и
снова повествуя о своих заслугах перед людьми и никак не желая примириться с
мыслью, что никто из властей, друзей и соседей за нее так и не заступится.
Потом я стала привыкать и к ее, и к своим хворям. Было, как всегда, некогда,
слушала краем уха, прижимая плечом трубку и одновременно управляясь с
клавиатурой.
Страшнее всего было ощущение бессилия. Тупик наш безмолвствовал, только
слышался в трубке леденяще-стекольный хохот...
- Я расскажу о тебе. - пообещала как-то, - Напишу.
- В газету? - обрадовалась она, - Можно в "Советскую Россию". Или в
районную.
- Нет, в своей книжке.
- Ох, а как же я прочту - очки-то слабые, совсем не годятся.
- Прочтешь.
Она поверила. И я теперь твердо знала - напишу и прочтет.
Иногда Полина плакала, что голодает, и вообще рассказывала всякие ужасы
про пыточное свое житье, - уже отличить действительность от вымысла не
представлялось возможным... Время от времени умоляла принести что-то от
сердца, давления, бутылку молока или водки ("для растирки - все болит")...
Когда сестры отлучались, я побыстрей отливала в бутылку молоко из кастрюли в
холодильнике, совала в пакет еще что-нибудь съестное и лекарства. О водке,
разумеется, не могло быть и речи - засудят! Отбиваясь от собак, подавала
пакет Полине в форточку.
Она благодарно сжимала мне пальцы, - каким крепким было это пожатие!
Несмотря ни на что, ей так хотелось жить...Хоть и говорила порой, что только
из-за Светочки.
Практически никогда не удавалось кого-нибудь уговорить передать пакет
вместо меня, - никто не желал рисковать и нарываться на скандал. Косились
подозрительно (все знали, что именно она подала на нас в суд). Ох, неспроста
пионер переводит бабку через улицу!
- А в Бога я верю, - говорила в трубку Полина, - Неважно, что
коммунистка, у нас тоже ничему плохому не учили. Мы за народ, как и Бог...Я
вот что тебя попрошу, милка...Будешь в церкви - стань на коленки перед Богом
и помолись за меня. Чтоб простил, коли в чем виновата. Он же правду видит
...
Был не помню какой церковный праздник, в храме земные поклоны
запрещены. В точности исполнила просьбу - вопреки уставу опустилась на
колени перед большим распятием, представила Полину рядом, мы вместе
поплакали и помолились. Чтоб простил и не дал погибнуть...
Она все чаще жалела о судебной тяжбе между нами, собиралась звонить в
суд и прекратить дело. Мечтала, - вот, поставим новый забор с калиткой, и я
снова смогу ее навещать с внутреннего входа...После таких заявлений по ту
сторону провода обычно вспыхивали скандалы с криками, грохотом и обоюдными
проклятьями. Во время очередной свары - внезапный треск и короткие гудки. То
ли оборвали провод, то ли аппарат об пол грохнули. С тех пор телефон
замолчал.
Полина еще долго не сдавалась. Приподнявшись на койке, истошно
жаловалась в форточку на творящиеся в отношении нее издевательства и
беззакония, перечисляла свои заслуги, взывала к народу и власти, требовала
защиты и наказания обидчикам, сулила любые деньги. Прохожие спешили мимо,
некоторые останавливались, пробовали подойти ближе, но тут из дверей крыльца
чья-то бдительная рука спускала собак. Многоголосый лай отпугивал даже самых
любопытных и корыстолюбивых - (мол, вдруг и впрямь что-то перепадет от
шизанутой?)
Яков Яковлевич, ветеран и общественник, спросил как-то на улице моего
Бориса - что там за вопли все время из окна?
- Так это Полина.
- Да ты что? А я думал, она померла давно. Значит, совсем спятила, вон
оно как...
Борис махнул рукой - оба куда-то торопились.
Яков Яковлевич проработал с Полиной в уличкоме не один десяток лет...
Потом наступила тишина. Говорили, что Полина совсем плоха и не встает.
Оставалось лишь молиться за болящую Пелагею и делать духовное упражнение,
которому меня научил один монах - как можно шире раскинуть руки, как бы
вмещая всех, кого любишь, а затем медленно скрещивать их на груди, заключая
в объятия нуждающихся в помощи и защите. В Божьей и твоей. Святые так
молились за целый мир...
Ну а я, грешная, мысленно перечисляя родных и знакомых, теперь
прижимала к себе и высохшее тело Полины, явственно, до слез, чувствуя запах
ее седых волос - наверное, спутанных и давным-давно не мытых. Она еще по
телефону жаловалась, что дочери обсыпают ей голову каким-то белым порошком -
мол, не иначе, хотят отравить. По этой же причине боялась принимать от них
пищу.
Вот так. Даже если удастся ей что-то передать - отравят, а нас
привлекут. Отомстили, мол, злые соседи за судебную тяжбу. Стыдно признаться,
но именно это думалось.
Порошок. Наверное, от вшей...
Обесточив Полину, Дом снова взялся за нас. Тоня с рулеткой, как ни
глянешь в окно, опять несла вахту на границе, готовясь к "последнему и
решительному". Борис письменно отвечал на повестки, психовал, по утрам
зашкаливало давление. Он почти все время лежал. Все домашние заботы
обрушились на меня, плюс сайт в интернете и новая книга, плюс еще какие-то
бури на солнце. К зиме мы совсем свалились - сначала я с сердечной аритмией,
потом Борис с давлением. Суд опять состоялся без нас. Сеня сообщил, что все
в порядке, в претензиях на нашу землю истцам отказано.
- Думаете, это конец? - обрадовала нас Соня при встрече, - Это только
начало.
(продолжение следует)

ОГОНЬ

Случилось это перед самым Новым Годом. Числа не помню, передавали
только, что были несколько дней подряд небывалые выбросы на Солнце,
магнитные бури и прочие катаклизмы, из-за чего даже какой-то японский
спутник с орбиты сошел. Ну и я сошла. Чувствовала себя неважно давно, но,
как всегда, старалась не обращать внимания. Наверное, была среда, потому что
ездила в Москву. Вернувшись, решила немного "взбодриться" и поработать за
компьютером, выпив, в виде исключения, вторую чашку кофе.
Внеплановый кофе плюс магнитно-солнечные происки, наверное, и вызвали
приступ - с повышением давления, глотанием лекарств, бессонной ночью и
прочими, уже привычными, неприятными последствиями. Но к утру, вопреки
обыкновению, давление не снизилось. Пришлось принять еще одну таблетку. И
более того, стало спотыкаться сердце - не "мерцать", как год назад, а именно
"спотыкаться", как старая усталая кляча. Несколько шагов - остановка. Еще
пару ударов - опять остановка. Будто раздумывая - а стоит ли вообще куда-то
топать?
Затаивала дыхание, надавливала на глазные яблоки, звонила знакомым
врачам, принимала какие-то снадобья...Все бестолку. Спотыкалось, кляча.
Остановится, потом заворочается где-то в средостении, заспешит. При
волнении, быстрой ходьбе. Я пугалась, хваталась за пульс. Частит,
спотыкается. В общем, приехали.
Врачи посоветовали сделать кардиограмму и пройти обследование. Это
вообще повергло меня в панику. Наверняка что-нибудь найдут, придется
таскаться по анализам, потом положат в стационар, а может, и на
операцию...Дом на Бориса оставить нельзя по известной причине -начнут
собираться дружки-соседи, того гляди споят и спалят ...Прежде всего,
конечно, опять были у меня мысли о неоконченной книге, о папках с
материалами наших дискуссий по "Изании" и читательскими письмами...О так
называемом "имуществе" в лице дома не думалось, не говоря уж о мебелях и
тряпках. Хотя, конечно, тоже, вроде бы, жалко.
Решила жить, как жила. Как Бог даст. И будь, что будет...
Старалась не напрягаться и не волноваться, по-прежнему делала по утрам
довольно интенсивную гимнастику, игнорируя эти самые систолы, обливалась
холодной водой, продолжала работать над "Дверью в потолке", отвечала гостям
на сайт, ездила в Москву... С последним было труднее всего - даже дойти до
станции, особенно "под грузом" книг. Пару раз выручали попутные машины. Ну а
в Москве...Чуть прибавишь привычно шаг - спотыкается мотор и частит.
Поволнуешься - опять трепыхается.
В последний раз перед Новым Годом собралась, как всегда, на электричку,
простилась с Борисом и вдруг поняла - не могу. Страшно. Вдруг станет в
дороге плохо, не доеду, заберут на скорой в больницу, и тогда...Мой мир без
меня. И кто знает, на какой срок. А что будет с книгой?
И никуда не поехала... Раз, другой, третий, по возможности перепоручая
свои дела то тому, то другому - чаще всего Борису, которого прежде старалась
пускать в Москву как можно реже, особенно на семейные торжества. Из-за его
больных ног и опасения, что пойдет в разнос. Дочь с зятем усаживали его
ужинать, стол щедро накрывали, контроль в лице меня отсутствовал... Обычно
он возвращался, что называется, "на полусогнутых", в буквальном и переносном
смысле. А назавтра у обоих зашкаливало давление.

B БЕСЕДКЕ С: Новоселом, Андреем, И.Т. Яззем, Семеном,

AG-ом, Юстасом и Денисом Будяком

Идея Изании мне подходит

Новосел: - Посмотрел сайт и форум. Роман читать долго, а на форуме
кое-что понять можно. Пора от моральных обоснований переходить к обсуждению
конкретной организации. Лозунг "врач вам пломбу поставит, а вы ему комп.
отремонтируете" - мне подходит. А рекламу Вашу на КОНР-ТВ надо бы сделать
поподробнее. (Приводится электронный адрес).
2003-12-07
Андрей: - На данном форуме пока мало информации, потому что он новый. А
новый он потому, что загнулся наш старый форум на by.ru вместе с этим самым
by.ru. Вот на том отшумели крепкие споры о том, как конкретно делать
организацию. Если время позволит, мы соберем архив и вывесим где-нибудь на
сайте. Там было что почитать. Заходите.
2003-12-08
И.Т.: - На сайте disputy.narod.ru размещен полный список заголовков
старого форума. Видна интенсивность обсуждений и тематика. Когда соберете
тексты сообщений этой дискуссии, готов выложить их на этом сайте.
Яззь: - К Юлии: действует ли Изания сегодня? То, что Ю.И. обходила
своих соседей, во что-нибудь конкретное вылилось? Или это не пошло дальше
переговоров? Желаю Вам добра и с нетерпением ЖДУ!!!
2003-12-19
Андрей: - Ю.И. отвечала по телефону (ехать в Москву пока не позволяет
здоровье). Тезисно:
Когда писалась статья "Праздник на нашей улице", Ю.И. зондировала
возможность построения такого союза внутри поселка, в котором живет. Нашла
много согласных людей разных профессий, но не запустила "Изанию", так как в
основе даже маленькой поселковой Изании должен быть энтузиаст, который бы
повел людей. Т.е. рядовых потенциальных членов Изании полно, такой
взаимовыгодный обмен нужен многим. Но нет лидеров.
Сама Ю.И. - "неосвобожденный" лидер. Ей приходится тратить львиную долю
времени на работу. Кроме того, сейчас она заканчивает автобиографическую
книжку, куда войдут и варианты Изании. Поэтому лично впрячься и тащить даже
поселковую Изанию она не может.
Изании нужна организующая сила, те, кому люди могли бы довериться,
чтобы организаторы не слиняли, набивши карманы. Важно не скомпрометировать
саму идею.
Ю.И. благодарит вас за активное внимание к проекту и надеется на
сотрудничество.
2003-12-15
Семен: - Хотелось бы, чтобы Юлия Иванова и участники форума
откорректировали мой вариант рекламы форума Изании:
"Обсуждаем проект Изании - организации взаимопомощи в нынешнем
отталкивающем укладе жизни, восстанавливающей среди желающих солидарные
принципы жизни. Эта организация художественно описана в романе Юлии Ивановой
"Дремучие двери" и теперь ее пытаются создать в реальной жизни.
Ее участниками могут стать и люди религиозные, и атеисты, признающие
общий нравственный закон, который Юлия Иванова называет Закон Неба.
Культурные истоки этого закона взяты из христианства. Дело не в названии и
не в истоках, а в попытке организовать людей на взаимопомощь в наши тяжелые
времена.
Ваши мысли и опыт в этой дискуссии помогут создать такую организацию.
Адрес форума такой-то"
2003-12-11

Вопрос для обсуждения. К кому примкнуть?

Андрей: - Иванова считает проект достаточно готовым, чтобы можно было
приступить к его реализации в начальной форме.
Прежде всего, нужно помещение под эгидой какой-либо организации или
движения и 2-3 энтузиаста. Движений нынче много, они в миноре и простаивают.
Им нужна идея. У нас есть идея. Вопрос: кому можно предложить проект? Тут
главное - не навредить.
Вот это и надо обсудить. Ваше мнение?

КПРФ после поражения заинтересуется идеей

AG: - Уважаемый Семен! Глазьев с Рогозиным на идею Изании не клюнут. А
вот КПРФ может. Поэтому взял с глазьевского форума "Товарищ" ваш текст,
добавил строчку, и разместил на слабомодерируемом форуме КПРФ.
Строчку добавил такую: "Эти идеи близки коммунистам и социалистам". На
левые форумы лучше давать текст с такой строчкой.
Мой вариант текста для КПРФ: "Новая форма работы с людьми - организация
взаимопомощи".
Не прекращая всех прежних первостепенных направлений деятельности,
можно попробовать и другие формы. Здесь речь идет об организации помощи
людям в выживании, о помощи им в самоорганизации выживания в нынешних
тяжелых условиях. Понимаю, что сил у КПРФ не так много, а задач немало.
Однако возможно, что удастся обеспечить эту работу, не слишком отвлекая силы
от других форм, т.к. для организации взаимопомощи потребуются люди другого
склада, которые несомненно есть среди членов КПРФ и пока не задействованы.
Это - агитация не очень заметным для СМИ, но заметным для самих людей
делом, которое должно привлечь к КПРФ дополнительные симпатии народа.
Задача: помочь найти друг друга людям, нуждающимся в услугах и имеющим
возможность помочь ко взаимной пользе.
Единая Россия как партия власти может изображать, как она помогает
строить мост через Волгу или чинить теплосети.
А КПРФ может помочь рядовому человеку, бедному человеку.
Такие схемы обсуждаются на форуме проекта "Изания" - проекта подобной
организации, описанной в романе Юлии Ивановой "Дремучие двери", которую
энтузиасты пытаются превратить в реальность".
2003-12-12

Неизвестное пугает...

Юстас: - 1. Я бы не стал в рекламном тексте упоминать неизвестный