Иванова Юлия. Дверь в потолке

бормоча про "редакционные планы", пряча глаза и настоятельно советуя
показать какому-нибудь Ивану Петровичу или Михаилу Наумовичу.
Осенью 71-го я, как обычно, уехала в Гагры и захватила повесть с собой.
В тот сезон в доме творчества отдыхало много известных писателей, рукопись
гуляла от одного к другому и имела большой успех. Говорили: "Ну и фантазия у
этой дамы!"
Наконец, папка с уже выгоревшими на пляжном солнце листами попала к
опальному и знаменитому тогда Евтушенко. На следующий день поэт сказал, что
немедленно отправит письмо своему приятелю из "Молодой Гвардии", кажется,
ответственному секретарю по фамилии Сякин (точно не помню). Потом знакомый
редактор из этого журнала добудет мне ксерокопию письма:
"Милый Володя!
Ты знаешь, что я очень не люблю писать письма - м.б. потому, что я
профессиональный литератор, а за письма не платят.
Но в данном случае я просто вынужден писать тебе это письмо. Я
познакомился сейчас с удивительной женщиной Юлией Ивановой, а потом прочел
ее рукопись "Последний эксперимент". Это редко бывает, но ее гениальность
как женщины и друга ("друга" подчеркнуто - Ю.И.) поразительно воплотилась в
этом произведении. На мой взгляд, это замечательная книга, и вообще она -
Юлия Иванова, может стать одним из лучших русских писателей. Я знаю, что
твой вкус очень строг, а иногда даже ограничен. Но если ты хоть немножечко
любишь меня, поверь мне хоть раз. Превозмоги отвращение к короткой фразе,
поверь мне и сделай все, чтобы опубликовать эту вещь. Если ты это сделаешь,
я тебе этого никогда не забуду и посвящу тебе 2-е стихотворение, чего я
никогда не делаю.
Целую тебя, люблю, верю, что ты мне поверишь.
Евг. Евтушенко".
Стоит ли говорить, что ничего из этой затеи не вышло?
Но мне уже было "все равно", как тем зайцам. Наступила зима. Я взяла
абонемент в бассейн "Москва" и плавала брассом по полтора километра за
тренировку (вместо бега), собирая себя по кускам. Однажды тренер на бортике
попросил меня проплыть на время, я согласилась, не понимая, зачем ему это
нужно, старалась изо всех сил, едва не сдохла на дистанции, но показала
неплохое время. После чего он слезно попросил меня выступить за их институт
в соревнованиях средней возрастной группы. Я обещала подумать, однако к
вечеру свалилась с температурой (подозреваю, что и "ставила рекорд" с
температурой), провалялась с неделю, но встала уже со стойким иммунитетом не
только к вирусу гриппа типа А, но и к "литературным страстям".
В моей жизни наступила эпоха совсем иных страстей.

B БЕСЕДКЕ С: Александром, Николаем П., Ольгой Г.,

Ю. Сотниковым, А. Примачуком и Юстасом

Кто в Изании будет чистить сортиры?

Александр: - Кто в Изании будет чистить сортиры? Иванова пишет: "Каждый
из нас наделен определенным дарованием, что-то любит и умеет делать, а
что-то охотно поручил бы другим". Покажите мне человека, который считает,
что наделен дарованием чистить сортир и любит это делать. Что,
затрудняетесь?".
Ю.И.: - Нисколько, любезный Александр. Он, то есть она, перед вами.
Наверное, высокое слово "люблю" тут неуместно, но уж если его употребить, то
я "люблю" чистить наш летний сортир на даче гораздо больше, чем мыть посуду,
полы или готовить ежедневные обеды. Может быть, экстремальность данного
мероприятия в сравнении с ежедневной рутинностью бытовухи придает ему
некоторый шарм. Есть некое ощущение "подвига". Во всяком случае, мы это
всегда делаем с мужем сами, даже когда у нас живут "дачники".
Кстати, в монастырях за послушание чистить сортир часто шла борьба -
оно считалось самым богоугодным.
Ну а уж насчет "дарования в данном деле" - это уж точно. Я
сконструировала специальный ковш из кастрюли с одной ручкой и палки, пол
устилаем старыми газетами, рядом в компостной куче формируем соответствующую
емкость. Муж наполняет ковшом ведра - я их аккуратно отношу и выливаю в
компост (у мужа грыжа). Руки, разумеется, в рукавицах - вот и вся "техника
безопасности". Каждое ведро перекладываю охапкой прополотой травы, испытывая
при этом отрадное чувство экономной хозяйки, потому что цена на навоз нынче
запредельная. Места емкостей периодически меняем, и через пару лет получаем
отличный перегной. Как говорится. Отходы - в доходы!
После завершения процесса газеты сжигаем на этой же куче, споласкиваем
ведра, сами моемся под летним душем и, как это вам ни покажется странным, с
аппетитом ужинаем. Вы уж простите меня великодушно за натурализм и повтор,
но дерьмо, в котором нас постоянно купает нынешняя власть, куда как хуже.
Как видите, можно и выращивать цветы, и продавать их, и издавать на эти
деньги книжки, и обсуждать их с народом в Интернете, исполняя и насущные
обязанности по дому. Я, например, сама крашу двери, стены и окна, клею обои,
разбираюсь в АГВ и сантехнике, умею править старое железо, конопатить,
стричь (людей и собак), ну и еще выполняю по надобности кучу сугубо мужских
дел, не говоря уже о бабьих.
И так многие из нас, но среди обязанностей есть предпочтения. Одни
обожают наводить чистоту, другие - стряпать или возиться с детьми, копаться
на грядках или в моторах. Разве не так?
Александр: - Если и найдется пара альтруистов, то погоды они не
сделают. В масштабе страны вы получите бардак и грязные сортиры.
Ю.И.: - Мы никакие не альтруисты, работаем отнюдь не даром, а друг на
друга. Просто денежным эквивалентом труда внутри Изании являются условные
единицы, приравненные к деньгам и не позволяющие накрутчикам наживаться на
нашей разобщенности.
Разве даром глаза служат телу - они за это получают ЖИЗНЬ от других
органов!
И с чего вы взяли, что Изания планируется "для всей страны"? Это -
добровольный Союз отдельных личностей.
Александр: - А то напридумываете бредовых идей, не дай Бог, начнете
воплощать в жизнь - загадите сортиры.
Ю.И.: - Дались вам эти сортиры, будто они сейчас такие уж чистые! А в
платные простой народ старается не заглядывать - лучше лишнюю буханку хлеба
купить, свернув по нужде в подъезд или в кустики.
Николай П.: - На мой взгляд, о Сталине, как и о многих других наших
лидерах последнего времени, лучше всего просто молчать. Лучше отдать их на
Суд Господу. К сожалению, мы можем говорить, что при Сталине было лучше, чем
сейчас (или хуже, чем сейчас). Но это же совсем не значит, что и тогда было,
и сейчас, ХОРОШО.
Ю.И.: - Хотелось бы уточнить, а что такое "ХОРОШО"? Спор о Сталине и
Суд над Сталиным, да и над каждым из нас, будет заключаться именно в ответе
на этот вопрос. В связи с соответствием нашей земной жизни этому "хорошо". А
поскольку здесь существуют разногласия, порой принципиальные, то замалчивать
эту тему недопустимо, иначе никогда не найдем света в конце тоннеля.
Ольга Г.: - Да, сейчас власть нисколько не лучше, но нам ли судить ее?
Ю.И.: - Когда власть становится врагом слабых, детей и Отечества,
молчать нельзя. Это тот случай, когда "молчанием предается Бог". Прощать
велено только ЛИЧНЫХ врагов, а здесь мы вольно или невольно становимся
сопричастными мировому злу.
Николай П.: - Наверное, с моей точки зрения, нужно подумать над тем,
"ЧТО" реабилитировать, а не "КОГО".
Ю.И.: - Согласна. Отделить ценности от тленностей.
Николай П.: - Как это ни странно может показаться для некоторых
участников, но левые революционные движения рождаются как некий противовес
экспансии чуждых нашему народу идей.
Ю.И.: - Совершенно справедливо. И как противовес попыткам получше
устроиться за счет других в этом мире, прикрываясь проповедями о мире
Небесном.
Ю.Сотников: - А чем Хрущев-то вам не понравился?
Ю.И.: - У Маяковского про таких сказано: "мурло мещанина". С него-то и
началась настоящая подмена ценностей, и одуревшие граждане никак не могли
понять: "Зачем нам нужно догонять Америку, которая стоит на краю пропасти"?
Я уж не говорю о гонениях на Церковь и массовое закрытие храмов -
почему-то об этом СМИ помалкивают.
Сталин был вождем, а этот - "водилой".
Примачук: - Я, к примеру, благодарю Создателя, что СССРа больше нет,
хотя остались обломки, от которых страдают беззащитные люди, которых во
времена СССРа не научили жить по-человечески... Не за совесть люди жили, а
за страх.
Ю.И.: - Ох, как вы заблуждаетесь и как я счастлива, что все же смогла
засвидетельствовать и защитить в своей книге наше время со всеми его
недостатками и трагическими моментами, но все же прекрасное. Поймите, мы
восходили, пока не скурвились инструктора. А нынешняя "свобода" - всего лишь
"свободное падение" в пропасть.
Мы были самой читающей страной в мире, хоть у нас и "не было секса", а
про голубых, наркоту и магию по ТВ слыхом не слыхали.
Примачук: - Я себя ощущаю свободным...
Ю.И.: - Вам легче. А я несвободна - прежде всего перед Богом, Который
счел бы происходящее Содомом и Гоморрой, несмотря на вновь открытые храмы.
Несвободна перед теми, кто тысячу лет трудами, страданиями и кровью
собирал и защищал великую страну, которую в одночасье, при моем молчаливом
попустительстве, "раздавили на троих" три недоноска.
Несвободна перед Родиной, которую мы отдали на поруганье Вавилону. Уж
если спились и попрятались мужчины, их место должны занять женщины - так
извечно было на Руси.
Несвободна перед слабыми, "униженными и оскорбленными", которых Господь
наказал защищать тем, "кому больше дано".
Несвободна, как это вам ни покажется смешным, перед друзьями бывшего
Союза, которых мы предали и продали, потому что мне стыдно и больно за это.
Больно также за природу, зверье и рыбу, которых сейчас уничтожают,
чтобы набить карманы и сбежать за бугор. Больно за простаивающие заводы и
затопленные шахты, зарастающие бурьяном земли, разворованные коммуникации и
железнодорожные пути.
Я, наконец, несвободна перед собой, потому что слово - тоже оружие,
может быть, самое грозное, и если Господь дал его мне, то оно не должно
бездействовать.
Я действительно в плену у всего этого, поэтому не могу наслаждаться
вашей дурной свободой, но борюсь в меру своих слабых сил и верю в "нашу
Победу", потому что "С нами Бог".
Примачук: - Почему-то вспомнился анекдот, как большевики коммунизм
строили в пустыне, и там исчез песок.
Ю.И.: - Этот анекдот не про большевиков, а про Госплан. Что там песок -
у ваших "демократов" целая страна в одночасье исчезла.
2001-08-28
Юстас - Александру: - Во-первых, к Изании надо относиться не как к
готовой схеме, а как к поводу для обсуждения. Именно для этого здесь сделан
форум.
Во-вторых, в предлагаемой модели Изании есть не только идея работы "за
галочку" - здесь есть еще несколько интересных тем, которые достойны того,
чтобы прокрутить их в голове.
Галочный учет - это не самоцель для автора, а средство противопоставить
нечто той экономико-идеологической машине, которая сложилась сегодня и
стремится подавить в человеке человеческое. Которая насилие и мещанство
культивирует, а развитие творческого начала и нравственность подавляет.
С моей точки зрения ценны сопутствующие идеи:
1. Объединение внутри общества людей нравственных и творческих в некий
союз (одно это создает для них более благоприятную среду обитания,
возможность поддержки единомышленников и большую защищенность).
В этом случае объединяются те, кто "в природе" не склонен объединяться.
И одно это - достаточный повод для поисков механизма такого объединения.
2. Создание механизма утилизации возможностей населения (не только
услуг, ими оказываемых, но и имеющегося у них имущества, которое они сами не
в состоянии утилизировать). При создании системы управления таким имуществом
высвободятся финансы, замороженные в простаиваемом имуществе, и то, что
потребляет деньги, будет их выделять. Идея, с моей точки зрения,
перспективная, как ветроэнергетика. Ну, менее выгодна она, нежели атомная
или гидро, - но где-то на ней одной и живут.
3. Применение этого механизма именно для категории людей, описанной в
п.1. Т.е. поддержка тех, кого стоит, с человеческой точки зрения,
поддержать. Этот же механизм - для поддержания малоимущих, т.е. крестьян,
пожилых, больных и т.п.
Само осознание тяжести их сегодняшнего существования ни вам, ни мне не
позволяет просто отмахнуться от попытки хотя бы проанализировать
предлагаемый механизм на предмет: а не поможет ли?
2001- 08-26

Спасибо за "Лунные часы"!

Доброжелатель: - Ю.Л, спасибо за книжку, только что прочел... блестяще!
Здорово вы пишете, конечно - образность, язык и пр., талант мощный, хотя
сторонником Изании никогда не буду.
2001-08-24

БЕРЕЗНЯК

(конец 69-х, начало 70-х)

Все началось с импортного покрывала из "Березки". Году эдак в
шестьдесят пятом объявился у моего Бориса дядюшка в Австралии. Отец Николая
до революции был в Харькове владельцем ювелирного магазина, все у них
отобрали, в том числе и собственный дом, но чердак оставили, где и жили дядя
Коля и тетя Тоня с тремя сыновьями. Потом началась война, дядя Коля и
старший сын ушли на фронт. Сын погиб, а муж пропал без вести. Оказалось, был
в плену, затем попал в Австралию, завел новую семью. Писать на родину боялся
по вполне понятным причинам, но после "оттепели" решился, подал весточку.
Жена ответила, что по-прежнему одна, любит и ждет. И вот, спустя двадцать
лет, дядюшка приехал - сначала на побывку, потом насовсем. Наведался и к
нам, в Москву, подарил мне пятнадцать "бесполосых" чеков, чтоб купила себе
что-либо в "Березке".
В "Березу" я попала впервые, глаза, естественно, разбежались. Примеряла
платья, туфли, кофточки - все нравилось, все было впору. И вдруг увидела
ЕГО. Покрывало. На двуспальную кровать - воздушное, нежно-розовое, с
оборками и букетами розочек... У нас с Борисом не было никакой двуспальной
кровати, и спальни не было - лишь старая плюшевая тахта в нашей комнате,
подаренная бабушкой еще к свадьбе. Я понимала, что собираюсь сделать
чудовищную глупость, но не могла выпустить покрывало из рук. Оно невесомо
струилось в пальцах, журча о какой-то иной сказочной жизни, где белые с
золотом кровати, шкуры на полу, французские шторы на окнах, где нет ни
мрачных прокуренных редакционных коридоров, ни дверей с табличками, ни
секретарш с фальшивыми улыбочками - только "мороженое из сирени" и "ананасы
в шампанском".
"Dacron" - было написано на этикетке. И "счастливый", как на автобусном
билете, шестизначный номер: 565 484.
В общем, я его купила. Притащила пакет домой и побыстрей спрятала в
шкафу на верхней полке, где уже лежала кукла Леночка, подаренная мамой в
день моего восьмилетия.
Так они и сейчас покоятся вместе в том же шкафу, только уже на даче.
Ну а через несколько лет после покупки покрывала мы приобрели машину.
История мистическая. Один наш знакомый уезжал в загранку и уже ехал с
потенциальным покупателем своего "Москвича" в ГАИ оформлять сделку. Но по
дороге машину кто-то легонько тюкнул в багажник. Крайне суеверный покупатель
от сделки наотрез отказался - мол, плохая примета, а приятель, у которого
уже был билет на самолет, грустно поведал эту историю Борису. Тот спросил,
сколько он хочет. Узнав, что четыре тысячи, выразил готовность купить. Тогда
на машины была большая очередь, а тут в экспортном исполнении, почти новая и
за такую приемлемую сумму...
Приятель сказал, что согласен на три тысячи сразу и тысячу - когда в
очередной раз приедет в Москву. Борис примчался ко мне в Немчиново - брать
иль не брать? Права у него были - он не раз брал автомобиль напрокат и возил
нас к маме на Оку или просто за город на пикник. Машина нам тогда нужна была
так же, как и покрывало в розочки, однако ни у него, ни у меня не хватило
сил отказаться. Борис отдал приятелю весь гонорар за свою только что
вышедшую книжку, сделку оформили как доверенность, и Борис стал ежедневно
приезжать ко мне в Немчиново с работы. Мы вместе совершали вечерние пробежки
по лесу, потом купались в пруду или Сетуни, и все бы ничего, но я все время
боялась каких-то связанных с машиной несчастий и, как оказалось, не зря.
Был у нас друг, Саша Дряхлов, которого командировали с семьей в Лондон
корреспондентом ТАСС. Мы их проводили на аэродром на нашем "Москвиче", Саша
помахал рукой с трапа, а я вдруг поняла, что вижу его в последний раз.
Сказала об этом Борису - тот лишь отмахнулся. Мы подождали, пока самолет
скроется из глаз, потом я до вечера нервничала, пока Сашина жена не
позвонила из Лондона, что все в порядке.
Через пару месяцев нашу машину угнали. Мы, естественно, были в шоке. В
милиции сказали, что, может, просто взяли покататься или "на дело". Ну а
если не отыщется до понедельника - дело серьезное.
Машину нашли в воскресенье вечером, брошенную. Украли только запаску.
Следователь сказал, что у нее заклинило клаксон, и она стала дико верещать,
заставив злоумышленников спешно ретироваться.
Произошло это на Войковской, у дома Саши Дряхлова. Тогда мы просто
подивились совпадению. А еще через месяц Саша погиб в Англии в
автокатастрофе, не вписавшись в поворот на мокром шоссе.
Потом на нашей машине мы везли с аэродрома его урну с прахом, затем
Борис уехал в Берлин, а я в Немчинове не могла спать одна в домике - как
только выключала свет, остро чувствовала, что Саша здесь, в комнате.
Включала лампу - никого. Выключала - тут. Даже дыхание слышно...
Засыпала лишь с рассветом. Хозяйка Маруся спросила, что это на мне лица
нет, и, узнав, в чем дело, посоветовала сходить в Переделкинскую церковь и
подать "за упокой". Я послушалась и с тех пор спала как убитая.
Потом Борис неожиданно получил на работе квартиру - двухкомнатную, в
Теплом Стане. Это был шанс разъехаться со свекровью, которая совершенно
узурпировала власть, вмешиваясь в наши с Борисом разборки и завладев
воспитанием Вики. Я приехала, поглядела... Здесь будет Викина комната, здесь
- наша. Но как же покрывало?
И решила съезжаться.
Теперь у нас была отличная трехкомнатная квартира с лоджией, с видом на
Сокольнический лесопарк, где можно было бегать и зимой, и кататься на лыжах,
и купаться в пруду. И все разместились. В одной комнате - Вика со свекровью,
в другой - гостиная, она же столовая. В третьей - мы с Борисом и,
разумеется, покрывало. То есть наша спальня, одновременно с кабинетом.
Но вот беда - квартира нуждалась в капитальном ремонте, отовсюду
поползли клопы и тараканы. А мы еще не расплатились полностью за машину. Да
и прежняя мебель к покрывалу не подходила. Короче, срочно нужны были деньги.
Тут-то и пришлось мне мобилизовать все свои доселе дремавшие рыночные
способности. Во-первых, я нашла способ делать деньги буквально из воздуха.
Вернувшийся из Америки отчим (там у него, после смерти эмигрировавшего в
двадцатые годы отца, обнаружились сестры по мачехе) презентовал мне двадцать
бесполосых чеков. Я прошлась по "Березам" и обнаружила, что часть товаров
(например, синтетические ткани и мохер), на бесполосые и желтые чеки стоят
дешево, а на синие дорого. Другая же часть (натуральная кожа и меха) -
дешево на синие и дорого на желтые и бесполосые. Дальше оставалось лишь
занять очередь в кассу и предложить какой-либо даме, собирающейся купить
синтетику на синие, оплатить ее покупку бесполосыми с условием, что свои
синие она отдаст мне. Даме было все равно, даже удобно - не нужно отстаивать
очередь. Она забирала свою покупку, а я - ее "синие" и шла в другую "Березу"
(их в Москве было около десятка), где становилась в очередь за ондатровыми
шапками. И также потом предлагала даме или джентльмену в конце очереди,
собирающимся платить за шапки желтыми, купить им нужное количество шапок за
синие, получив взамен их чеки.
Дальше операция повторялась, разноцветные чеки в моей сумке
стремительно множились. Оставалось лишь периодически покупать только
входящий тогда в моду дефицитный мохер и продавать родственникам и знакомым
по 25 рублей за моток. А затем рассчитываться за ремонт квартиры, покупку
мебели и т.д.
Я понимала, разумеется, что делаю что-то не слишком законное, меняла
"Березы", свой облик, тактику (иногда просто приносила назад шапку (не
подошла) и получала разрешение у продавца ее продать - разумеется, за желтые
или бесполосые). Со временем познакомилась с продавцами, дарила им мохер, и
никаких неприятностей у меня ни разу не было.
До сих пор не ведаю, попадала ли моя предприимчивость под какую-либо
статью.

БЫЛ МЕСЯЦ СЕНТЯБРЬ

БУДЕТ ЛИ ПРАЗДНИК НА НАШЕЙ УЛИЦЕ?

( в сокращенном виде статья опубликована 5 сентября 2001)

"Мы встречаемся почти каждое утро. Я выгуливаю собаку, они - спешат в
школу. Малышня с телохранителями из мамок-бабок, непредсказуемый "переходный
возраст", щебечущие стайки девчонок. И иногда - одинокие "Мыслители". Такой
никогда не спросит: "А она у вас не кусается?" или про породу, а просто
замрет, присядет на корточки. И грозный пес мой рванет к нему, и, прежде чем
я успею испугаться, они уже обнимаются, глаза в глаза, что-то друг другу
шепчут. А затем, как-то разом сокрушенно вздохнув (видимо, о несовершенстве
бытия), прощаются лишь им понятной странной улыбкой.
Затем мы сворачиваем к лесу, а школяры торопятся дальше, навстречу
знаниям и светлому будущему, в которое еще верили в далеком семьдесят
третьем, когда я, сбежав из светско-советской застойной богемы, решила
начать новую жизнь в этом подмосковном поселке.
С тех пор обязательную школьную форму и потертые портфельчики вытеснила
яркая разношерстная "упаковка", а у меня сменились две собаки.
Поначалу зимовали в поселке лишь старики. Я, тогдашняя неофитка,
печатала на "Эрике" и разносила им религиозно-духовные брошюрки о церковных
таинствах и смысле жизни. Летом съезжалась на природу многочисленная родня,
дачники с детьми, вечерами гуляли группами "по интересам" от угла до угла,
отмечали всем миром свадьбы и похороны.
В конце семидесятых нас газифицировали. В развороченной бульдозерами
дороге нещадно застревали машины. Вытаскивали их тоже всем миром, никто не
роптал, газовщиков поили-кормили и еще долго потешались над бабкой Клавой,
которая, при виде долгожданного синего пламени, расцеловала плиту и обожгла
нос.
Потом разразился строительный бум. На юго-западе Москвы сносили дома,
освобождая место для олимпийской деревни, тянулись по нашей улице вереницы
мазов, зилов и кразов - с досками и брусом, кровельным железом и печным
кирпичом - все б/у, но лучше нового и почти даром. А купил - надо строиться.
Расплачивались за работу, в основном, бутылками - и со своими, и с
шабашниками. Поселок запил. Понаехало много неприкаянных - кто по пьянке
документы потерял, кто вообще всего лишился, кто скрывался от алиментов. А
кто после отсидки обнаружил свою квартиру опечатанной, а жену - с другим...
Полетели белые мухи. Милиция отлавливала бомжей по лесам-шалашам и
грозила мне санкциями, ежели не перестану привечать у себя всякую шушеру и
усугублять в районе криминальную обстановку. Бедолаг было жаль. Водила их по
паспортным столам, исповедальням, ЛТП и наркологам... Там рекомендовали
лучше заняться своим прямым делом, то есть воспитывать народ писательским
словом. Причем с раннего детства. А я доказывала (иногда на практике), что и
"совсем пропащего" надо тянуть в гору, не давая сорваться. Тогда он сам
начнет эти горы двигать. Но, чуть ослабли пальцы "удерживающего" - все,
улетел, костей не соберешь. И опять доблестная милиция отлавливала по лесам
и электричкам моих подопечных, а мне оставалось лишь повторять, что нам ведь
это заповедано свыше: "Накорми, одень, приюти, утешь"...И снова их впускала,
голодных и промерзших, вздрагивая от каждого стука - не милиция ли? А наутро
вместе шли туда с повинной. И история повторялась. Она, эта история, тогда
меня в лишний раз убедила, что почти все наши беды - от разобщенности и
невостребованности. Человек, лишенный места в жизни, определенного Творцом,
своего Предназначения - что может быть трагичнее?
Сейчас принято поминать о "семье", противопоставляя бывший Союз
цивилизации индивидуалистов, но, наверное, уместней было бы говорить именно
о "восхождении в связке". Потому что семья может быть и обывательской, и
хищной, и даже преступной - мало ли бед принесли нам эти "дружные семьи"
сильных мира сего?..
Шли годы. Нас телефонизировали и заасфальтировали. С ревом носились по
гладкому шоссе, пугая кур и дачников, оборзелые мотоциклисты.
Дорогу быстро раздолбали, но ремонтировать не стали. А построили
магистраль в обход поселка, так что все получилось во благо.
Затем нас то отучали от пьянства, то опять приучали.
Потом грянул Чернобыль.
На этой фразе я отключила компьютер и легла спать, а назавтра была
чернобыльская годовщина. О чем совсем позабылось. И никак не могла я понять,
что за нечистая сила стерла вдруг из памяти компьютера и эту статью, и
прочие мои произведения вместе с материалами интернетовского сайта и форума.
Получалось, что проклятый чернобыльский вирус, запущенный каким-то японцем,
одним махом ликвидировал всю духовно-творческую сторону моей прошлой жизни.
Неслабо. Но я не обиделась на японца - пусть таким варварским способом, но
он напомнил о страшной дате, которую мы не имеем права забывать...
"Имя сей звезде чернобыль; и третья часть вод сделалась полынью, и