Иванова Юлия. Дверь в потолке

Ивановой с ее Изанией - помочь "малым сим" вырваться из подвала. Из
подневольного труда-проклятия на Мамону к труду свободному, вдохновенному,
творческому. Во имя формирования нового человека, не "совка" (хотя и это
огромный шаг вперед по сравнения с "куркулем"), а сотворца Творцу,
призванного жить в Царстве Будущего века.
Такой "плагиат" угоден Небу - нам для того и дано Евангелие, чтобы мы
из него все время что-то полезное заимствовали и воплощали в жизнь, принимая
друг от друга эстафету в схватке с Вавилонской блудницей. Монастырские,
крестьянские общины, мастерские Веры Павловны, "красные мученики" сменяют
святых мучеников, затем - так и не состоявшиеся комбригады, теперь вот
Изания ...Цепь не должна прерываться весь исторический период. Эстафета тех,
кто "выпускает девушек из подвала", а не загоняет в бордели.
Кстати, когда Николая Гавриловича везли на каторгу, жандармы плакали:
"Нам велено охранять разбойника, а перед нами - святой".
И Изанию я, признаюсь честно, "украла" у Создателя (принцип устройства
всякого живого организма). И еще, каюсь, позаимствовала основные положения
всем известной молитвы "Отче наш". Так что идея у нас одна на всех и
претендовать на "новаторство" - по меньшей мере, гордыня. Принять оружие из
рук раненого бойца, усовершенствовать применительно к новой боевой
обстановке - и вперед. И для меня лично не имеет значения, называл
предшественник нашего "Верховного" Богом или Совестью - у нас общий враг,
Вампирия, вот и все. Которую мы все равно одолеем с помощью этого
Верховного.
Изания ни в коем случае не претендует на подмену религии - это всего
лишь способ жизни в миру по законам Совести. Неужели, по-вашему, уж лучше
феодализм, капитализм, любой вампиризм - лишь бы не Изания?
Насчет "бесплодности идеи". Н.Г., к сожалению, не мог из темницы
воплощать в жизнь сны Веры Павловны, но ими не без успеха грезила советская
власть. В конце концов, перестройка нас "разбудила" и опять сунула в подвал,
полный "тьмы низких истин". Нет, ребята, по мне так лучше поглядеть пятый
сон, про Изанию, чем ныть, чтобы нас хотя бы накормили перед тем, как нами
пообедать. Внутренний закон требует от нас восхождения, а не драчки за место
под солнцем у подножия горы. Пусть вершины не достичь, но стремиться к ней
надо - об этом и в монастырях знают. Легче всего ничего не делать, зарыв
таланты в землю. Но чем будем отчитываться перед Господином?
По поводу "нерелигиозной системы мысли Канта". Приведу цитату из
философского энциклопедического словаря: "Так как Бог не может быть найден в
опыте, не принадлежит к миру явлений, то, по Канту, невозможно ни
доказательство Его существования, ни его опровержение. Религия становится
предметом веры, а не науки или теоретической философии. Вера в Бога, по
Канту, необходима, поскольку без этой веры невозможно примирить требования
нравственного сознания с непререкаемыми фактами зла, царящего в человеческой
жизни.
Человек: "Без Бога "состояться в образе" невозможно."
Ю.И.: - Согласна. Только с Богом кто-то или без Него - не нам судить.
Критерий один: "по плодам узнаете". А недостойным по поводу Таинства
сказано: "Сугубый грех иметь будете". Всякий плод должен созреть. Для многих
путь к храму труден и сложен, но с помощью Изании они могут туда прийти, в
то время как сектантская отчужденность некоторых православных отпугивает
даже от храма.
Человек: "Все захотят руководить."
Ю.И.: - Можно, конечно, сказать, что телом "руководит голова". Ну а
сердце, спинной мозг, нервы, печень, какой-нибудь незалеченный зуб? В Изании
все друг от друга зависят, все главные. Для первой ступени "изменение
сознания" состоит в том, что лишь во взаимопомощи можно выжить - живя "по
совести".
Человек: "Чем Вас не устраивает Христос и Его Церковь, что нужна
Изания?"
Ю.И.: - Именно Христос, Его учение и Церковь продиктовали мне
необходимость создания Изании. Об этом подробно рассказывает роман. Конечно,
ей тоже будет противостоять первородный грех, так ведь враг нападает и на
монахов, и среди них далеко не все спасаются.
Человек: "Остави нам долги наши."
Ю.И.: - Мое толкование "долгов" перед ближними, как необходимости
давать друг другу "хлеб насущный" своими данными Богом талантами (притчи о
талантах и о Страшном Суде) - имеет право на существование. Отец посылает
нам хлеб насущный руками друг друга. Так в нашем теле глаза служат всем
прочим органам, это их ДОЛГ перед Творцом. Но и уши, сердце, селезенка не
являются должниками глаз, потому что в служении всем поступают так же.
Взаимное прощение долгов во имя жизни - этот принцип положен в основу
Изании.
Человек: "Почему третья ступень только для "продвинутых" изан, -
остальные пусть погибают?"
Ю.И.: - Ну, во-первых, и в небесных сферах строгая иерархия, а
во-вторых, Изания лишь помогает каждому желающему освободиться из-под власти
мамоны, стать на путь. Если первая ступень - просто взаимное "надежно,
выгодно, удобно", то вторая и третья доступны только личности с достаточно
высокими духовно-нравственными качествами.
Человек: Чего ради изанин Сидоров даст свои деньги?
Ю.И.: - Вы просто не врубились. Не надо никакого начального капитала.
Допустим, в Интернете дается информация о Проекте с предложением присылать
анкеты желающим принять в нем участие. Можно под псевдонимом. Что вы хотели
бы получить от Изании и что могли бы ей предложить. В результате мы
формируем банк данных по всем основным насущным проблемам: питание, жилье,
трудоустройство, лечение, служба быта, уход за детьми и их воспитание,
отдых, реализация готовой продукции, ремонт и строительство и т.д.
Спрос-предложение. Каждый получает членский билет, гарантирующий ему помощь
Изании по программе "хлеб насущный", и открывает в нашем компьютерном центре
персональный счет, где фиксируются по обоюдному договору в условных рублях
его приходы и расходы.
Поэтому, как только Сидоров, нуждающийся в капитальном ремонте дома,
даст свои деньги, к нему в тот же день выезжает строительная бригада "Иванов
с сыном". Стройматериалы для ремонта крыши (например, доски и железо б/у)
есть у Петрова, которые ему не нужны и только занимают сарай. Петров
согласен за это получить несколько породистых коз, которые расплодились у
Кузнецова, а Кузнецов за коз согласен установить зубные протезы.
Подвезет стройматериалы шофер Кузькин, которому отремонтировал
аварийную "газель" автомеханик Бабкин. Они это сделают, потому что
учительница, изанка Дедкина организовала у себя на квартире небольшой детсад
с обучением французскому и с питанием, куда Кузькин и Бабкин устроили своих
внуков. Развозит детей по домам Кузькин, а кашку на молоке им готовит мать
Дедкиной, у которой, кстати, пустует дом на Украине, в Крыму, где летом
могут отдохнуть желающие изане.
Человек: "Дантист захочет жить в большой квартире."
Ю.И.: - Ну что ж, пусть покупает оборудование для врачебного кабинета
на свои деньги и просто делает изанам зубные протезы, если хочет
пользоваться нашими услугами.
Ну а козье молочко для нашего детсада поставляет, как вы уже
догадались, тот самый Кузнецов. А заодно и огурчики с огорода. И все
учитывается. Так что в основе - все-таки экономика, взаимная выгода.
Человек: "Участие в экономической жизни Вампирии - это помощь ей."
Ю.И.: - Не все сразу. На первой ступени мы постараемся по возможности
от нее освободиться, перейдя на автономную систему взаимного
жизнеобеспечения и перетянув на свою сторону как можно больше народу. Но уже
на второй - активно участвуем в инвестиционных программах возрождения страны
- промышленных и сельскохозяйственных, научных, культурных, экологических и
духовных, постепенно высвобождая все новые отрасли из-под власти денежных
мешков. На третьей (да и уже на второй ступенях, подразумевающих членство в
Изании), перестаем подпитывать Вампирию добровольным отказом от всевозможной
роскоши, от участия во всех этих сомнительных шоу, алко, порно и
наркобизнесах.
Вампирия - это паутина хищничества, отвязанности, охмурежа и
бездуховности, опутывающая нашу Родину и всю Землю. Из нее в одиночку не
вырваться.
Человек: - Принцип "грех в подполье" вообще чужд всякой религии, а уж
христианству и подано: здесь принцип один - прежде всего внутреннее
совершенство. "Греши, пожалуйста, но чтоб об этом никто не знал", а Господь
сказал: "Всякий, творящий грех, есть раб греха". - что ж это такое вы
проповедуете?
Ю.И.: - Во-первых, это сказал апостол, а во-вторых, им же сказано, что
один Бог безгрешен. Вы сами это подтверждаете ниже.
Человек: - Каких бы форм общества не существовало, всюду обнаруживалась
человеческая греховность. Вы это чувствуете и предлагаете в качестве борьбы
с грехом загнать его внутрь. А обратиться к Богу за помощью вам не приходило
в голову или вы в Него все-таки не верите?
Ю.И.: - Речь как раз о тех, кто не обращается, потому что не верит. Не
дать помыслам стать поступком, преступлением.
Человек: - Не совершение греховных мыслей при наличии мыслей - это и
есть фарисейство - религиозное лицемерие, и это намного хуже, чем кающийся
совершитель греха. Ведь покаяние - свидетельство неукорененности греха в
душе.
Ю.И.: - Ну вы приехали! По-вашему, любой покаявшийся растлитель, вор,
убийца лучше тех, кто пусть подумал о грехе, но совершил его лишь в своих
помыслах? Или, виртуально согрешив лишь наедине с собой, не стал орудием
соблазна для других:
"Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому
человеку, через которого соблазн приходит."
И как быть с потенциальными грешниками - атеистами и невоцерковленными,
которых на исповедь не затащишь? Пусть себе свободно разгуливают по улицам,
так? Ну, понимаю, вам на них плевать, но ведь они-то и "своих",
православных, могут изнасиловать, ограбить и прирезать. Где же тут любовь к
ближнему?
А фарисей - это как раз человек не только верующий, но и постящийся два
раза в неделю, истово молящийся, посещающий храм, жертвующий церкви десятую
часть от своих доходов и благодарящий Бога, что он "не таков, как прочие
люди, грабители, обидчики, прелюбодеи". А осужден Иисусом за гордость, за
кичливость своими добродетелями перед "грешными мытарями". Фарисей
противопоставляет себя "грешникам", осуждает их, вместо того, чтобы
наставить на путь, протянуть руку, посочувствовать тем, кто, по его мнению,
"пойдут в ад".
"Не совершение греховных действий при наличии греховных мыслей" - это
не фарисейство, а "борьба с помыслами" - подвиг всех святых. Фарисей грешит
тем, что не ощущает себя грешным, несмотря на "отсутствие греховных мыслей",
благодаря Бога, что он "не такой, как все".
Впрочем, принцип "грех в подполье" для религии не слишком подходит - в
этом вы, наверное, правы. Но Изания - способ жизни в миру, где постоянно
приходится выбирать из двух зол меньшее. По-моему, лучше уж оставить
"озабоченного" наедине с персональным компьютером, чем отправлять в бордель
- вот уж где действительно финансирование Вампирии! Кроме того, надо
предусмотреть специальные программы (с помощью медицины, церкви и
психологов) для желающих излечиться от грехов и "дурных привычек".
Можете предложить вариант получше - милости просим.
Человек: "Ваш пример с Чернобылем неудачен - практически никто, после
того, как стало известно, что произошло на самом деле, не ехал туда
добровольно. Вы судите по газетам."
Ю.И.: - Может, и в Великую Отечественную добровольцев не было?
Спасибо за Ваши молитвы - они помогут выстоять в борьбе с настоящим
врагом. Желаю Вам терпения и добра. Храни Господь.
2000-08-21

СМЕРТЬ ВОЖДЯ

(1953г., март)

Потом умрет Сталин.
Мне будет только пятнадцать, и "вождь" для меня, как и для большинства,
означал "Ведущий". Не начальствующий, не управляющий, не руководящий, а
именно Ведущий, что подразумевало некую цель, причем очень важную. Может
быть, самую важную - путь к оправданию всей жизни. Вернее, разные пути,
ведущие к этому общему для всех оправданию под названием "Светлое будущее".
Непременно вверх, а значит, к общей вершине, и впереди он, Вождь, в сапогах,
маршальской фуражке, с заложенной за воротник кителя рукой. Негромкий голос
с акцентом, дымок трубки, тигровый прищур всевидящего хищника. Покат тропы,
подкрадывающиеся к стаду волки, летящий вниз камень - он видел все. "Мы так
вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе." Это было сущей
правдой. Практически никогда мой внутренний компас совести не указывал иное
направление - вразрез с поступью Вождя, хотя, собственно, было-то годов мне
всего ничего. Идти за ним приходилось все время в гору, как мне, так и всей
стране, это было непросто, иногда тяжко, но всегда интересно - а что там, за
поворотом? Мы были первопроходцами. Порой отлынивали, сбивались с тропы,
подтягивая друг друга в общий строй, иногда щелчком по носу. А если кто-то
начинал бузить, он оборачивался и смотрел на нарушителей в упор, с прищуром.
Тогда в этом месте начиналась какая-то возня, в результате чего этот
бузивший, или бузившие, вдруг исчезали куда-то бесследно, ряды смыкались, и
движение продолжалось.
Никогда Вождь не был для меня Богом и не заменял Его. Сталин был в
Кремле, на земле, а Бог - повсюду. И под землей, куда зарывали покойников -
оттуда Он забирал хороших к себе на небо, и в светлых облаках над неведомой
вершиной, откуда Ему все было видно, и куда нас вел Вождь. Окончательно все
решал Бог, в том числе и судьбу самого Вождя. И, когда на первой странице
букваря я увидала портреты мертвого Ленина и тогда еще живого Сталина,
внутренний компас решительно отодвинул земных вождей на полстраницы ниже,
освободив место для Вечного, о Ком так замечательно написал еще неизвестный
мне тогда Державин:

Дух, всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: "Бог!"
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек,
Создавый все единым словом,
В твореньи простираешь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!

Я не просто верила, что Бог есть, я изначально это знала каким-то
внутренним ведением. Но, поскольку часто слышала от взрослых обратное, нашла
объяснение в том, что свергнутые цари, помещики, капиталисты и оставшиеся
после них несознательные злющие старухи в темных платках завели себе такого
же злого бога - несправедливого, помогающего грабить, обманывать и мучить
бедняков. Это, конечно же, "не наш" бог, от него все беды, войны и
несчастья, потому в него и не велят верить. А наш, - добрый, всевидящий и
невидимый, живет на небе, за таинственной дверью в потолке, которая
когда-либо откроется перед тем, кто никого не обижал, защищал слабых, не
крал и не обманывал. Кто погиб за народное дело или умер под пытками, не
выдав товарищей...Кто строил города, прокладывал дороги, выращивал хлеб,
писал хорошие добрые книги и сочинял песни.
Кстати, именно эти первые книги, фильмы и песни, тщательно отобранные
школьной программой, как ни странно, поведали мне о "нашем Боге", и почти
никогда так называемая "идеологическая пропаганда" не шла вразрез с
показаниями внутреннего компаса, глубинной шкалы ценностей того, что хорошо
и что плохо. Помню, как на уроке истории я возмутилась, почему расстреляли
детей царя в Екатеринбурге - дети -то при чем? Ответ учительницы, что их
могли использовать когда-либо для восстановления монархии, объяснял, но не
оправдывал. Политическую борьбу тогда мой компас не вмещал - только систему
ценностей, в которой не было места убийству детей во имя высшей
целесообразности.
Сохранилась в школьном дневнике запись: "Смеется на уроках дарвинизма".
Развеселила меня гипотеза нашего обезьяньего происхождения.

Твое созданье я, Создатель! Твоей премудрости я тварь!
Источник жизни, благ податель, душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было, чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие, Чтоб дух мой в смертность облачился,
И чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! В бессмертие Твое.

К чему я все это? Да по поводу смерти вождя. Даже мысли не было, что,
может, не ходить на похороны - ну чего торопиться? Ведь сообщили - скоро
тело набальзамируют, внесут в мавзолей, и будет лежать века, как и Ильич,
"вечно живой" - глядите себе на здоровье...
Нет, не "глядеть" я шла, когда рано утром, надев лыжный костюм, теплые
ботинки на шнуровке, только входящие в моду, и, сунув в карман пару
бутербродов, решительно направилась к Дому Союзов, еще не зная, чем все это
кончится. Вот теперь, спустя полвека, вспоминаю, анализирую и понимаю - не
глядеть. Опять эти "должна" и "надо" гнали меня, но тогда я ничего и не
собиралась анализировать - просто шла, куда все. От нашего писательского
дома на Лаврушенском до площади Свердлова всего-то полчаса ходьбы, но
оказалось - не тут-то было. Словно вся Москва, и не только Москва, шла и
ехала в тот день в одном направлении, повсюду натыкаясь то на колонну
грузовиков и автобусов, то на наряд милиции, пешей и конной, на везде
жесткое: "Нет проходу".
Помню, как петляя и просачиваясь через какие-то дворы и переулки,
добралась до Трубной. До той самой арки-убийцы, где уже тогда творилось
неладное, раздавались визг и крики вперемежку с "раз-два - взяли!". Толпа
напирала, рвалась туда, не зная, что ворота заперты. Или ей уже было не до
инстинкта самосохранения, гонимой тем самым "надо!", что все более
овладевало и мной.
Однако, все же победила осторожность, или мой ангел-хранитель в лице
двух мальчишек, поначалу тоже орущих: "взяли!" и увлекающих меня за собой.
Но затем, когда я приготовилась к очередному штурму, ребята вдруг
протолкнули меня в узкий проход в толпе (народ расступился, чтобы выпустить
растерзанную мамашу с истошно ревущим ребенком) и мы неожиданно оказались на
тротуаре.
На мои разочарованные стенания и упреки тот, что поменьше, румяный
крепыш по имени Костя, процитировал задумчиво:
- Не, мы пойдем не таким путем.
- Не таким путем надо идти, - согласился второй, Рустам. Как потом
выяснилось, из династии цирковых наездников, приехавших на гастроли, и брат
мужа костиной тетки - москвички и тоже циркачки.
Мы шли до вечера, кружа вокруг улицы Горького. То приближаясь к цели,
то отдаляясь - по крышам домов и гаражей, по чердакам и балконам, под
грузовиками и брюхами лошадей, по карнизам балконов. Мы звонили в квартиры,
чтобы нас пропустили на балкон пройти по карнизу к чердачной лестнице, и
странно - нас пропускали, молча кивнув, когда мы говорили: "к Сталину".
Давно были съедены бутерброды и урюк, что был у ребят, а о прочих
естественных отправлениях мы и думать забыли - все высушил и спалил
всепожирающий огонь того мартовского дня. Помню, как стояла на какой-то
крыше, внизу - протянутые руки Рустама - "Прыгай, тут же невысоко!" Какое
там "невысоко"! Понимаю, что это - смерть, и все же лечу вниз. Стараюсь не
приземлиться на сломанную два года назад ногу, сшибая Рустама. "Корова, кто
же так прыгает!" Но, слава Богу, оба живы, только болит бедро. Потом
обнаружу огромный синяк, но это чепуха. А пока мы идем. Пароль: "Я живу на
улице Горького, дом шесть". Милиция нам не верит. Тогда начинаю плакать и
врать о больной маме. Совсем неподалеку медленно движутся делегации с
венками. - Стой, куда?! - Костя с Рустамом кидаются "на протырочку", милиция
- за ними, и тогда я в суматохе ныряю под стоящую технику и врезаюсь в
проходящую колонну, прямо в грудь военного с траурной повязкой.
- Это еще что?..
- Улица Горького, дом шесть, - продолжаю бормотать я сквозь слезы, с
ужасом понимая, что мелю чушь. И он все понимает и, поморщившись, рывком
разворачивает меня лицом к движению, крепко взяв под руку.
- Если что - ты со мной.
Киваю, глотая слезы, со всех сторон стиснутая толпой молчаливых,
смертельно уставших людей, то по сантиметру, то почти бегом продвигающихся
куда-то, потому что мне ничего не видно из-за слез. Запах хвои, рыдающая
музыка, уже все кругом плачут, кому-то плохо. "Товарищи, у кого-то был
валидол?"...
Он лежит в венках и цветах, уже не "с нами" и уже "не вечно живой",
принадлежащий иному измерению, вечности - это я понимаю как-то сразу и сразу
успокаиваюсь. Тоже смутно осознавая, что пришла не к нему, а к этой самой
"вечности" - просить за него, свидетельствовать о том, чего уже никогда не
будет, что ушло из нашей жизни вместе с ним. Ушедшее было трудно и ужасно,
но все же прекрасно.
Они все пришли свидетельствовать - и фронтовики, и просто работяги. И
бабы из ближних и дальних деревень, и застывшие в своих куцых пальтишках
студентки, и узбечка в цветастой безрукавке. "У москвички две косички, у
узбечки - двадцать пять"... Этого уже никогда не будет. Кончается эпоха,
которую мы прожили с ним, оборвалась ведущая вверх лестница, по которой мы
поднимались за ним. Сталинские пятилетки, приказы Верховного
Главнокомандующего, победные салюты, "рапортуем товарищу Сталину, спасибо
товарищу Сталину"... "И сам товарищ Сталин в шинели боевой..." Наверное,
кто-то пришел из любопытства, кто-то - не пожелал идти, порадовался, выпил и
закусил... Но большинство явилось свидетельствовать. О том же, о чем
ходатайствуют по христианскому обряду провожающие усопшего в последний путь.
Или ничего, или только хорошее. Нет, даже не о своей любви - народная любовь
к правителю порой слепа и лукава. Привел народ в кабак, к полному корыту, в
чужие земли - вот тебе и любовь - и так бывает.
Я потом долго размышляла, в чем же мы все свидетельствовали, но так и
не нашла нужного слова. Просто плакали в неподдельном горе, и бабьи навзрыд,
и "скупые мужские слезы" - они и были ходатайством. И я вдоволь наревелась
на чьем-то плече, и сразу стало легче. Потому что сделала это, сделала, что
была должна. "Спасибо вам, что в дни великих бедствий о всех о нас вы думали
в Кремле", - вертелось в глупой моей голове.
- Проходите, товарищи, всем надо проститься...
"За то, что вы повсюду с нами вместе. За то, что вы живете на земле."
Уже не живете. Жили.
Едва помню, как добралась до дому, как мне там досталось на орехи -
пронесся слух о машинах, полных галош и трупов. Как домашние ахали, увидав
иссиня-черное пятно на бедре, как стояла под горячим душем, уже ничего не
чувствуя. Спокойная за него и за нас, потому что мы не забудем. Вечная
память. "За то, что вы жили на земле..."
В эти дни Совет министров СССР получил от патриарха Алексия следующее
послание:
"От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю глубокое и
искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа
Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех
народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает Русская
Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного
отношения к нуждам церковным.
Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.
С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную
память."

В БЕСЕДКЕ С: Идеалисткой

Идеалистка: "Изане, поможем спасти ребенка!"
Тамара Кисель: "Помогите, моя дочь умирает. Спасти ее может лишь
лечение стоимостью около 40000 долларов. Мы почти собрали необходимую сумму
- не хватает 3000 долларов. Люди, помогите!!!
Ю.И.: - Очень сочувствую вашему горю, но Изания, к сожалению, пока лишь
проект, который я изложила в своем романе "Дремучие двери". Одно дело
придумать, а другое - воплотить в жизнь. Сейчас она (жизнь) такова, что
автор должен не только написать, издать, организовать рекламу и реализацию
своего произведения, но и сам осуществлять заложенные в нем положительные
программы и проекты, если таковые имеются. Прочим гражданам, особенно
должностным лицам и организациям, все это до лампочки. Я - "не идеалистка",
и, предвидя такую ситуацию, нашла способ "раскрутить" Изанию практически без
начального капитала. Более того, намереваюсь вложить в нее поступления за
свои книги, которые сейчас издаю, а Бог даст, и остаток жизни. Понимаю, вам
от этого не легче. Изания, как система автономного взаимного
жизнеобеспечения, когда наша страна, как протараненная субмарина, лежит на
дне, а вокруг сплошной " SOS!", нужна немедленно. У нас будут свои врачи, в
том числе и за рубежом, столовые, прачечные, детские сады и ремонтные
мастерские. Автотранспорт, связь, жилищный фонд, касса взаимопомощи
(впоследствии Изан-банк ) и охрана. Причем, никуда не надо переезжать,
никаких "необитаемых островов". Каждый, имеющий членский билет Изании, будет
под ее защитой - не только экономической и юридической, но и
духовно-идеологической.
2000-08-25
Идеалистка: - Вы имеете в виду заметку автора "Читателям об Изании"?
Да, вначале я ее сочла обыкновенным религиозным воззванием и до конца не
дочитала, а зря...
В общем, идея ясна.
Ах, был бы такой Изан-банк...как легко мы помогли бы, например, той
женщине, письмо которой с просьбой о помощи и сборе денег на лечение ребенка
опубликовала я вчера.
Но возможен ли этот банк?
Я от природы человек очень доверчивый, но последние годы меня, увы,
научили не верить безоглядно даже тому, во что поверить очень хочется.